Книга Белоснежка должна умереть - Неле Нойхаус

— У нее уже памперс лопается! — сказал он и слегка отстранил от себя ребенка. — Кстати, собака сделала в прихожей кучу и еще лужу в придачу! Ты же могла ее хотя бы просто выпустить, когда уходила. А еще тебе неплохо было бы как-нибудь при случае купить каких-нибудь продуктов, чтобы я после долгого рабочего дня мог найти в холодильнике хоть что-нибудь съедобное…

Козима не ответила. Она смерила его таким взглядом из-под приподнятых бровей, что он почувствовал себя безответственным мерзавцем, отчего пришел в ярость. Она взяла у него из рук плачущего ребенка и пошла наверх, чтобы помыть и уложить его спать. Боденштайн в нерешительности потоптался на месте. В нем отчаянно боролись гордость и благоразумие. В конце концов победило последнее. Тяжело вздохнув, он достал из шкафа вазу, налил в нее воды и поставил цветы. Потом принес из кладовки ведро и рулон «клинекса» и принялся устранять следы несанкционированной собачьей жизнедеятельности. Ссориться с Козимой ему хотелось меньше всего.

* * *

— Привет, Тобиас! — Приветливо улыбаясь, Клаудиус Терлинден встал со стула и протянул Тобиасу руку. — Поздравляю с возвращением домой.

Тобиас ответил коротким рукопожатием, но ничего не сказал. Клаудиус Терлинден, отец его бывшего лучшего друга Ларса, несколько раз навещал его в тюрьме и обещал помочь родителям. Тобиас никак не мог понять причин такого проявления заботы о нем и его семье, потому что во время следствия он своими показаниями поставил Терлиндена в довольно неприятное положение. Тот, похоже, не был на него за это в обиде. Более того, он в короткий срок нанял для него одного из лучших франкфуртских адвокатов. Но и адвокату не удалось добиться смягчения приговора, и Тобиас получил максимальный срок.

— Я на минутку. Зашел просто, чтобы кое-что тебе предложить, — сказал Клаудиус Терлинден и опять сел на стул.

Он почти не изменился за эти годы: стройный и, несмотря на ноябрь, загорелый; седеющие волосы зачесаны назад, некогда резкие черты лица немного сгладились.

— Когда отдохнешь и придешь в себя, можешь работать у меня, если захочешь. Если, конечно, тебе до этого не подвернется какая-нибудь очень интересная работа. Что ты на это скажешь?

Он выжидающе смотрел на Тобиаса поверх узких очков. Хотя он не мог похвастать ни ростом, ни осанкой, ни эффектной внешностью, от него все же исходили какие-то особые флюиды: спокойствие и самоуверенность преуспевающего предпринимателя в сочетании с врожденным авторитетом вызывали у людей уважение, а иногда даже подобострастие. Тобиас не сел на свободный стул, а остался стоять в дверном проеме, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки. Он медлил с ответом не потому, что у него была альтернатива; просто в этом предложении его что-то смущало. Терлинден в своем дорогом, шитом на заказ костюме, темном кашемировом пальто и сверкающих ботинках казался на их убогой кухне инородным телом. Тобиас чувствовал, как в нем растет чувство бессилия и растерянности. Он не хотел быть ничем обязанным этому человеку.

Отец сидел, втянув голову в плечи и молча уставившись на свои сложенные вместе руки, как покорный батрак, к которому заглянул его господин, богатый землевладелец. Этот образ очень не понравился Тобиасу. Его отец не должен ни перед кем пресмыкаться и уж тем более перед этим Терлинденом, у которого благодаря его неизменному великодушию полдеревни ходило в должниках, и ни у кого не было ни малейшего шанса когда-нибудь достойно отблагодарить его. Но Терлинден всегда был таким. Почти все молодые люди в Альтенхайне когда-то работали у него или были как-то иначе им облагодетельствованы. Терлинден и не ждал другой платы за свою благотворительность, кроме благодарности. А поскольку на него трудилась половина альтенхайнцев, он имел в этом захолустье статус некоего богоподобного существа.

Молчание становилось неловким.

— Ну, в общем… — Терлинден поднялся; в ту же секунду вскочил на ноги Хартмут Сарториус. — Ты знаешь, где меня найти. Надумаешь — дай знать.

Тобиас молча кивнул и посторонился, пропуская его. Отец пошел провожать гостя до двери, а он остался в кухне.

— Он просто хотел тебе помочь… — сказал отец, через две минуты вернувшись назад.

— Не нужна мне его помощь! — резко ответил Тобиас. — Ты видел, как он тут сидел? Как король, который осчастливил своего слугу визитом. Тоже мне — пуп земли!

Хартмут Сарториус вздохнул. Потом налил в чайник воды и поставил его на плиту.

— Он нам очень помог, — тихо произнес он. — Мы же никогда не копили денег, всегда все вкладывали в хозяйство и в трактир. Адвокат обошелся недешево… А потом люди перестали к нам ходить. В конце концов, мне уже не с чего было выплачивать текущую задолженность по кредитам. Они пригрозили принудительной продажей имущества. А Клаудиус погасил наши долги в банке.

Тобиас изумленно уставился на отца.

— Ты хочешь сказать, что все хозяйство теперь принадлежит ему?..

— Практически да. Но у нас с ним договор. Я в любой момент могу выкупить у него все и к тому же имею право проживания здесь пожизненно.

Тобиасу нужно было сначала переварить эту новость. От чая он отказался.

— Сколько ты ему должен?

Хартмут Сарториус помедлил с ответом. Он знал взрывной темперамент сына.

— Триста пятьдесят тысяч евро. Столько я был должен банку.

— Да один только участок стоит как минимум в два раза больше! — произнес Тобиас ровным голосом, с трудом сдерживая растущую ярость. — Он воспользовался твоим безвыходным положением и провернул выгодную сделку.

— Выбирать нам не приходилось, — Хартмут Сарториус поднял плечи. — Другого выхода не было. Иначе банк продал бы все с молотка, и мы оказались бы на улице.

Тобиаса вдруг осенило:

— А что со Старым выгоном?

Хартмут Сарториус отвел глаза и принялся рассматривать чайник.

— Папа!

— О господи! — Хартмут Сарториус поднял голову. — Это же всего-навсего обыкновенный луг!

Тобиас постепенно начал понимать, что произошло. Отдельные детали сложились в законченную картину. Отец продал Терлиндену Старый выгон, поэтому мать и ушла от него! Это был не просто луг, а приданое матери, которое она принесла в семью. Старый выгон был на самом деле огромным заброшенным яблоневым садом, который всегда имел только чисто теоретическую стоимость. Но в 1992 году, после внесения изменений в региональный план землепользования, он стал вдруг самым дорогим участком альтенхайнской общины, потому что почти на полтора километра вдавался в запланированную промышленную зону. Терлинден уже давно подбирался к нему.

— Сколько он тебе за него заплатил? — спросил Тобиас бесцветным голосом.

— Десять тысяч евро, — ответил отец и опустил голову. Такой огромный участок, да еще посреди промышленной зоны, стоил в пятьдесят раз больше! — Клаудиусу он тогда позарез был нужен для строительства. После всего, что он для нас сделал, я просто не мог ему отказать. Я должен был уступить ему Старый выгон!