Книга Николай Николаевич - Юз Алешковский

Ну, теперь тебе все ясно? Откуда я знаю? В сорок четвертом содной бабой жил в лагере – жена директора дровяной фабрики. С дровами-то вшивобыло в войну, ну он и нахапал миллион. А она, миллионерша, полхера ему откусилабез смягчающих обстоятельств. Ее посадили, а его вылечили и сказали: «Поезжайна фронт. Развратничаешь, сволочь, когда всенародная кровь проливается». Такчто миллионы выходят боком, как видишь? Вопросы есть?

Да! И с кассиршей я жил, и с завхимчисткой, и с поварихой.Ты лучше спроси, с какой профессией я не жил. Разве что с вагоновожатой трамвая«аннушка». Даже с должностями жил, не то, что с профессиями. Да! Так все вобморок падали, докажу.

Замечал, что в аптеках часто нашатырного спирта не бывает?Почему, думаешь? Нет, его не пьют, а нюхают, он при обмороках помогает. А оникогда бывают? Или ваты нету ни в одной аптеке, значит, у всех в один деньмесячные появились. Теория вероятности выпала. Анализ надо привыкать делать.

Помнишь, лезвий было нигде не достать? Эти китайцы стаюмандавошек перекинули нам через Амур! Пришлось все вплоть до бровей брить. А яже не стану после мудей этим лезвием скоблить бороду. Перерасход вышел полезвиям. Логикой думать надо, одним словом. И хватит мне мозги засерать! Налейборжомчику, у меня изжога от твоей тупости. Любя говорю.

На чем остановились? Да, влюбился я. Въеборился по самыеуши. На другой день Кизма волком на меня смотрит, не разговаривает, а ВладаЮрьевна своим цыганским голосом говорит:

– Может быть, сегодня, Николай, вы сами? А я подготовлюустановку.

– Конечно, – говорю, запираюсь в хавирке, думаю оВладе Юрьевне, и у меня с ходу встает. Тут она в дверь постучала, просовывает вдверь книжку и советует:

– Вы отнеситесь к мастурбации, как к своей работе,исключите начисто сексуальный момент, как таковой. К примеру, мог бы дядя Васяработать в морге, если бы он рыдал при виде каждого трупа?

Логикой она меня убедила, хотя я подумал, что как же это,если исключить сексуальный момент. Ведь тогда и стоять не будет. Однакоповерил. Одной рукой дрочу, а другой – книгу читаю. Кизма, сволочь,олень-соперник, стучал два раза, торопил. Я его на хуй послал и сказал, что яне Мамлакат Мамаева и не левша, и обеими руками работать не умею. Книга была«Далеко от Москвы», интересно. Я сам ведь был на том нефтепроводе. Вот какиесудьба делает повороты. Несу пробирку с малофейкой Владе Юрьевне.

– Пожалуйста, – говорю.

– Спасибо. Вы не уходите, Николай. Вникните в сутьнаших экспериментов. Анатолий Магомедович разрешил. В этой установке мы будемсегодня бомбардировать ваших живчиков нейтронами и облучать гамма-лучами. Азатем, вот в этом приборе ИМ-1 начнется наблюдение за развитием плода. Это таже матка, только искусственная. Наша тема: «Исследование мутаций игенетического строения эмбрионов в условиях жесткого космического облучения сцелью выведения более устойчивой к нему человеческой особи».

Я раскрыл ебало, как ты сейчас, ничего не понимаю, носмотрю. Малофейку мою в тоненькой стекляшке заложили в какую-то камеру. Кизмаорет: «Разряд». А мне страшно и жалко малофейку. Ты представь, нейтрон несется,как в жопу ебаный, и моего родного живчика, Николая Николаевича, – шарахмежду ног. А он – хвостик в сторону. Надо быть извергом, чтобы спокойночувствовать такое. Я зубы сжал, еще немного и распиздонил бы всю лабораторию.Тут вынимают мою малофейку, смотрят в микроскоп, а она ни жива, ни мертва: и вгаз суют для активности, потом отделили одного живчика от своих родственников ив искусственную матку поместили.

«Господи, – думаю, – куда же мы забрели, если ктаким сложностям прибегаем? Кто эту выдумал науку? Пойду лучше по карманамлазить в троллейбусе «букашка» и в трамвае «аннушка». Особенно это меняразобрало на эту матку искусственную. Шланги к ней тянутся, провода, самаблестит, стрелками шевелит, лампочками, сука такая, мигает, а рядом четырелаборантки вокруг нее на цыпках бегают, следят, и у каждой по матке, лучшекоторых не придумаешь, хоть у тебя во лбу полтора с дюймом. И поместили тудаНиколай Николаевича! А что, если он выйдет оттуда через девять месяцев, а глазу него правый нейтроном выбит и ноги кривые, и одна рука короче другой, вместожопы – мешок, как у кенгуру, хуй бы ей в сумку? А? Чую: говно ударило в голову.Хорошо, Влада Юрьевна спросила:

– Вы о чем задумались, Николай?

– Так, прогресс обсуждаю про себя, – говорю я и вобе фары уставился на нее, сердце стучит, ноги подгибаются, дыханья нет.Любовь! Беда!

Вечером беру спирт, закусон и иду на консилиум кмеждународному урке. Так и так, говорю, что делать?

– Не с твоим кирзовым рылом лезть в хромовый ряд. Наделе этом грыжу наживешь и голой сракой об крашеный забор ебнешься, –говорит урка. – Забудь!

– Пошел ты на хуй малой скоростью, – говорю.

– Хороший ответ, молодец! Вот если бы так в райсобесеотвечали, то никакой бюрократии в государстве не было бы. А то тянут-тянут.Патриотизма в них ни на грош.

Урка пенсию по инвалидности хлопотал, оно видать, задумался,приуныл, и я покандехал до дому. В сердце сплошной гной, в пору подсесть иперезимовать в Таганке всю эту любовь. Мочи нет. И даже не думаю, есть ли у неемуж, или его нет, насрать мне на все, глаза на лоб лезут, и учти, дело не в половойпроблеме. Бери выше. Ночь не спал, ходил, голову обливал из крана, к Кизмепостучал. Он не пустил, может, спал. Утра не дождусь. Как назло, часы встали,взямши с хера пример.

Прибегаю я в лабораторию, все Владу Юрьевну с чем-топоздравляют, руки трясут, в руках у нее букет, она головой кивает по-княжески.С высоты увидела меня, подходит, дает цветочек. Кизма же, заметил я, плачеттихо. Слезы текут.

– Николай! Для вас это тоже праздник своего рода.

У меня рыло перекосило шесть на девять. И что бы ты думал?Оказывается, Влада Юрьевна попала от меня искусственно в первый раз то ли вРСФСР, то ли во всем мире. Как, как? Ну, и олень сохатый! На твои рога толькокальсоны вешать, а шляпу – большая честь. Голодовку когда объявлял? А яобъявлял. Меня искусственно кормили через жопу. Ну и навозились с ней гражданеначальники! Только воткнут трубку с манной кашей, а я как пердну – и всех их сголовы до ног. Они меня сапогами под ребра, газы спущают, опять в очко кашу илипервое, уже не помню. А я опять поднатужусь, кричу: «Уходите, задену». Их какветром сдуло. Откуда во мне бздо бралось – ума не приложу. От волюнтаризма,наверное… а может, от стального духа. Веришь, перевели меня из казанской тюрьмыв Таганку, чего и добивался. Похудел только.

Короче, Владе Юрьевне вставили трубочку, и по трубочке мойНиколай Николаевич заплясал на свое место. Вот в какую я попал непонятнуюисторию. Не знаю, как быть, что говорить. Только чую – скоро чокнусь. Мне бырадоваться, как папаше будущему и мать своего ребенка зажать и поцеловать, а ястою в тоске и думаю: «Ебись ты в коня вся биология, жить бы мне сто лет назад,когда тебя не было».