Книга Загадочный святой. Просчет финансиста. Сердце и галактика - Пьер Буль

Неизвестный удалился столь стремительно, что приор даже не попытался задержать его.

Жан Майар подошел к окну и выглянул. Сгущались сумерки.

— Странная птица этот ваш Святой, приор, — продолжал врач. — Теперь ему почему-то стало невтерпеж обойти всех прокаженных Больной Горы. Вряд ли это им нужно. Не сделав и двадцати шагов, он уже потерся лицом об десяток обезображенных рыл. А наш брат прокаженный и рад: когда еще будет такой случай! На площади полно народу, просто яблоку некуда упасть. Они даже подыскали уже женщину, чтобы подложить ему. И что же он с нею делает? Все то же: кланяется ей до земли, прижимает ее к своей груди, целует в лоб и в щеки. Снова целует, потом переходит к другим, а те, мерзавки, рады-радешеньки. А он все длит свои старанья… Не пойму я, что это за святой такой — со всеми раскланивается, со всеми лижется… Разве так являют святость?

— Мэтр Жан, вашими устами вещает богохульник, — ответил приор, преисполненный восторга от всего происходящего. — Этот человек свят, и высший смысл его миссии заключен в полной самоотдаче. Потому-то у него и нет времени даже на краткий отдых.

— Ну да, конечно… — буркнул врач. — Но почему бы вам не потолковать с ним чуть подольше и не выяснить, какого он сорта святой. Общеизвестно, что святые могут происходить из королей. Он наверняка не из таких. Бывают святые из рыцарей. Но он явно и не из рыцарей тоже. Может, он святой из монахов? Тогда где его тонзура? Но и на простолюдина он не похож. Впрочем, я никогда не слыхал о святом из простолюдинов…

— Разве его происхождение что-нибудь значит? Он свят, и этим все сказано. Не удалось ли вам уловить, как и мне, некий аромат, что разносится его дыханием? Я до сих пор опьянен им. Этот запах отнюдь не почудился брату Розу, от святого и вправду веет ладаном и мирром.

— Ну как же! Я тоже обонял его, как и вы, хотя и не сподобился его лобзания — должно быть, это не угодно Господу. Итак Всевышний, хвала Ему, всемилостивейше ниспослал нам какого-никакого святого. Вот только жаль, что нет у меня никакого опыта по части общения со святыми. Да и не слыхал я никогда, что от святых исходит какой-то особенный запах…

— Вот тут вы ошибаетесь, высокоученый и глубоко уважаемый доктор, коим я вас почитаю, — весьма серьезно сказал старик-приор. — В былые времени — и это засвидетельствовано доподлинно — истинные святые непременно бывали окутаны, словно облаком, неким только им присущим ароматом, от которого благоухало и все вокруг.

Жан Майар ответил на эти слова своего набожного друга лишь выразительным взглядом, потом кивнул, но явно из одной лишь вежливости — доводы приора так его и не убедили.

Часом позже, уже собравшись уходить, врач оставил его преподобие Томаса д'Орфея все так же глубоко потрясенным явлением святого жителям Больной Горы. Это его взвинченное состояние поддерживалось и небывалым возбуждением прокаженных, смятением и суматохой, которые допоздна царили окрест монастыря.

Было далеко заполночь, когда странник забрел в малый лепрозорий и пустился бродить по его улочкам, одаривая поцелуями всех встречных прокаженных. Люди толпами тянулись к нему, как железяки к магниту.

Потом всеобщее воодушевление несколько поутихло, усталые люди разошлись по своим хибаркам, да и неизвестный, похоже, притомился. Какое-то время он сидел, как бы в глубокой задумчивости, потом встрепенулся и с прежним рвением вернулся к своей миссии.

Решив навестить всех без исключения жителей лепрозория, он попросил брата Роза, который и так следовал за ним по пятам, быть ему проводником. Таким образом он смог встретиться с теми прокаженными, которые никогда не выходили за пределы своих жилищ — иные по причине немощи, а иные потому, что окружающий мир стал для них абсолютно безразличен.

В каждом доме странник отправлял все тот же ритуал братской любви и милосердия: распахивал объятья, а потом целовал одного за другим всех обитателей жилища. Бывали ли уклоняющиеся от объятий? Конечно, да. Но странник тотчас догонял упрямца, ловил за руки и причудливым своим голосом, сами интонации которого уже заключали в себе душераздирающий упрек, усовещал несчастного:

— Все люди братья, не правда ли? Я пришел к тебе с любовью, зачем же ты меня отвергаешь?!

Даже самый нелюдимый и ожесточившийся прокаженный, едва услышав эти слова, чувствовал, как оттаивает его заледеневшая душа, после чего, роняя слезы, принимал объятья. Затем странник придирчиво оглядывал все закоулки хижины, чтобы уйти с полной уверенностью в том, что никто здесь не обойден его братским лобзанием; ни лежачий больной, ни грудной ребенок — и только тогда уходил к следующей лачуге.

Обход поселка он закончил после заутрени, еще до восхода солнца и вновь очутился на главной аллее. Несколько прокаженных из тех, кто уже не спал, успели разглядеть в свете фонаря, несомого братом Розом, покрытый испариной лоб загадочного святого, заметили и необычайную бледность его лица. Все это стало для них новым свидетельством светлых и благородных помыслов странника, который ради ближних своих не жалел ни сил, ни здоровья. Брат Роз с немалым трудом убедил его немного передохнуть, после чего он отправился дальше, в большой лепрозорий, с твердым намерением так же обойти и его.

II

1

Томас д'Орфей встал рано, незадолго до первой молитвы, которая обычно творилась в шесть утра, и направился в придел, чтобы возблагодарить небо за новый день. Приор оставался в церкви совсем недолго, и на то была причина: ему не терпелось узнать, где побывал и чем теперь занимается гость лепрозория. Выйдя из монастырского придела, он увидел Жана Майара, который привычно шел в этот утренний час в монастырскую больницу. Она представляла собой просто длинный барак, куда помещали больных, чье состояние требовало постоянного ухода… Помощников у мэтра Майара не было — брат Роз был постоянно занят хозяйственными делами, — и он настаивал, чтобы те, у кого проказа была пока еще в легкой форме, обходили страждущих и присматривали за ними, что обычно исполнялось, но без рвения и даже с явным отвращением.

Увидев, что Жан Майар остановился и заговорил с братом Розом, приор, раздираемый любопытством, окликнул врача:

— Мэтр Жан! Где он сейчас? Тот пожал плечами и буркнул:

— Вздремнул в больнице, а потом, еще до рассвета, ушел в большой лепрозорий.

— «Вздремнул в больнице»? Но ведь наше жалкое заведение переполнено, там не хватает коек даже для лежачих…

— На то была его добрая воля, — ответил за врача брат Роз. — Он разделил ложе с одним прокаженным из простолюдинов.

— Он спал рядом с прокаженным?!

— Да, так он захотел, — подтвердил монах. — Он прилег на пару часов, но прежде еще помог нам обиходить больных.

Лицо приора посерьезнело.

— Мэтр Жан, — спросил он, — неужели и этот поступок не восхищает вас?

— Поступок, конечно, смелый, и я не весьма рад, что Бог послал нам добровольного санитара, да еще из святых. Господь свидетель, я бы слова не сказал против его подвижничества, не сопровождайся оно каким-то странным, лихорадочным возбуждением! А у него то ли горячка, то ли нечто вроде мучительного кипения в теле, мой приор! Если он будет продолжать в том же духе, здоровье у него быстро пошатнется. Нет зла страшнее лихорадки, пусть даже она священная, а сегодня утром и все мои лентяи-помощники, похоже, ею заразились. Такие чувства ничего не стоят, они попросту тщетны. Вам бы следовало своей властью заставить его успокоиться, немного умерить его священный пыл, приор. Я вам это как врач говорю. Подобного рода горячечное возбуждение легко переходит в душевное расстройство, в безумие!