Книга Загадочный святой. Просчет финансиста. Сердце и галактика - Пьер Буль

— Мир тебе, странник! — обратился к нему приор, высунувшись из окна. — Ты сам видишь, как мы все взволнованы расположением, которое ты нам выказываешь. Но ясно ли тебе, какой страшной опасности ты подвергаешься, находясь среди нас!

— Я не боюсь проказы! — тотчас же ответил странник.

Толпа смолкла, словно зачарованная его тихим мелодичным голосом. Все заметили, что странник говорил, не разжимая зубы.

Приор был настолько потрясен дивным звучанием голоса и благородством ответа, что поспешил спуститься по деревянной лестнице, толкнул дверь и очутился пред неизвестным. Тот же пал перед священником ниц, потом поймал его руки и покрыл их поцелуями.

— Поднимись, брат мой! — сказал приор, не без усилия высвобождаясь. — Я благословляю чувства, которыми ты воодушевлен. Мне следовало бы в ответ поклониться тебе до земли и тоже облобызать, но я остерегусь. Вглядись получше в меня и в несчастных, что окружают тебя со всех сторон, и подумай, какой страшной платой воздастся тебе за знаки братской любви.

Неизвестный на мгновение остановил взгляд на львиноподобном с заметно перекошенным носом лице приора, потом неспешно перевел взор на обступивших его прокаженных. Нормальные человеческие лица были только у детей, прочие же были изуродованы болезнью и страданиями.

Заслыша слова приора о том, что какая-то там осторожность мешает ему встретить странника как должно, толпа гневно возроптала: священник воздвигал препоны между нею и Святым. Вконец истерзанные болезнью нервы прокаженных не могли выносить ни малейшего противодействия порывам, и толпа людей прямо на глазах стала превращаться в жуткую свору, в которой верховодили уже не просто зверьи обличья, но зверьи обличья со звериным же норовом, наделенные Королем Лепрой и соответствующими повадками: ярость львиноликих выражалась грозным ревом, похожим на львиный, у свинорылых злобно дергались носы-пятачки, от них неслось хрюканье, собакомордые яростно скалили зубы и скрежетали ими, исторгая свирепое рычанье. Показалось даже, что все они вот-вот бросятся на приора и разорвут его в клочья.

На странника же, судя по всему, это зрелище не произвело особого впечатления. Он взглянул приору в глаза и спросил все тем же негромким голосом:

— Все люди братья, не так ли?

— Да, конечно, хотя ныне многие совершенно об этом забыли.

— Совершенно об этом забыли… — эхом повторил странник.

Жан Майар, который все это время внимательно разглядывал незнакомца, уловил в этой реплике некоторую озлобленность, что, впрочем, мало его удивило — ведь согласно философии, которую он исповедовал, это чувство было вполне совместимо и с душевной чистотой, и даже со святостью.

— Но не я, — продолжал между тем странник. — Вот потому-то я здесь, среди вас. Зачем же ты изгоняешь меня, брат приор?

— Я?! Разве я тебя изгоняю? — изумился священник.

Благостное сопротивление старого приора было сломлено. Незнакомец стремительно шагнул к нему, распахнул объятия и истово его расцеловал, а затем сам отер слезы, которые вдруг покатились по львиному лику прокаженного священника.

Из толпы, уже умиротворенной и окончательно покоренной новым свидетельством решимости странника, раздались одобрительные возгласы, и полукруг любопытных превратился в плотное кольцо: все сгорали от нетерпения получить в свою очередь чудесный поцелуй.

Тем временем Жан Майар тихо шепнул на ухо пришельцу:

— Послушай-ка, странник. Ясно ли ты представляешь, куда ты попал и чем может обернуться для тебя твое намерение провести здесь эту ночь? Ведь за это жители равнины будут неотступно тебя преследовать. Сдается мне, что ты нездешний и даже не подозреваешь, сколь суровы законы, касающиеся прокаженных. Беги скорее отсюда, и тебе, возможно, посчастливится скрыть, что ты побывал в лепрозории.

— Ты уж прости нашего доктора, — сказал приор, тоже не на шутку встревоженный. — Но он тоже считает своим долгом вслед за мной предостеречь тебя. Врач — человек ученый, искусный и умный, хоть и не лечит лепру, поскольку она неизлечима. Он тоже прокаженный, как и все здесь, однако знает эту гнусную болезнь лучше всех. Но в делах веры он человек сторонний. Я же, брат мой, признал тебя сразу.

— Аминь, — согласился Жан Майар и подмигнул, отчего лицо его скорчилось в жуткой гримасе.

— Я пришел сюда из города, — заговорил странник. — Его колокольни, должно быть, видны с вершины вашей горы. Мне ведомы и жестокие нравы, и бессердечие окрестных жителей. Только тебе-то, господин доктор, что за меня волноваться? — кажется, незнакомец ощутил в мэтре Майаре противника и потому говорил с ним пренебрежительно, даже не глядя в его сторону. — В общем так, господин доктор, нет у меня ни малейшего желания возвращаться на равнину. Отныне я хочу жить здесь, на Больной Горе. Неужто прокаженные откажутся принять меня?

— Конечно же, нет! — поспешил успокоить его приор. — Я ведь уже сказал тебе, что признал тебя. Благословен будь, Господень посланник!

— Так и позволь мне остаться! Мне и нужен-то лишь ворох соломы да угол в самой что ни на есть убогой лачуге.

— Ты будешь моим гостем. Войди в сей монастырь, отныне он и твой дом. Для меня большая честь и счастье принимать тебя здесь. Входи и располагайся. Ты ведь наверняка утомлен дальней дорогой…

Не обращая внимания на иронические взгляды Жана Майара, приор провел странника в свою келью, усадил за стол, налил ему кружку вина и, кроме всего прочего, настоял на том, чтобы собственноручно омыть гостю ноги. Тот с равнодушием, похожим даже на презрение, позволял делать с собой все, что угодно, однако от житья в келье сразу же отказался, явно горя желанием вернуться к толпе. Та же, ожидая его, глухо роптала.

Врач все продолжал наблюдать за неизвестным, отыскивая в его поведении фальшь или какую-нибудь хитрость, чтобы изобличить в страннике некий мирской интерес.

— Ты еще не видел по-настоящему отталкивающих, просто омерзительных прокаженных, — сказал мэтр Майар страннику. — У тех, что до сих пор окружали тебя, вполне человеческие лица по сравнению с теми, что живут выше по горе. Тебе придется набраться духу, чтобы встретиться с ними, потому как это воистину жуткое зрелище.

— Все люди братья, не правда ли? — изрек странник свою любимую фразу тем же спокойным голосом. — Человеческие лица, даже обезображенные проказой, не вызывают у меня никакого отвращения… А разве не все прокаженные собраны здесь, за монастырской стеной?

— Увы, брат мой! — ответил приор. — Пределы монастыря стали слишком тесными, они не могут уже вместить всех больных, так что многие, пораженные скверной еще в большей степени, вынуждены ютиться в лачугах на склонах горы. Чтобы обойти весь лепрозорий, тебе понадобится не менее двух дней.

Странник резко встал, охваченный каким-то внезапным порывом.

— Брат приор, мне нельзя мешкать, — вдохновенно произнес он. — Я должен побывать у этих несчастных!

5

— «Человеческие лица, даже обезображенные проказой, не вызывают у меня никакого отвращения», — задумчиво повторил врач слова странника. — Вот уж истинно отчаянный человек!