Книга Мушкетер - Валерий Большаков

— Посмотрим, — кивнул Олег.

— Расскажи про индейцев, — сонным голосом проговорил Пончик.

— А что про них рассказывать? — удивился Нолан. — Дикари как дикари. Отец мой много плавал и в Африке бывал. Говорит, там такие же живут, только чёрные. А эти — краснокожие.

Одёжу свою они из шкур шьют, а по швам бахрому пускают — красиво получается. Только я потом узнал, что это не для красоты вовсе, а чтобы рубашки со штанами сохли быстрее после дождя.

Да что говорить, мы все уже в первый год такие же надели — невозможно холщовую рубаху в целости сохранить, по лесу бегая. И сукно снашивается мгновенно. А оленья кожа держится долго. Индейские женщины — их называют скво — украшают одежду разными бусинами, иглами дикобразов.

А ещё мне их обувка понравилась, мокасины называются. Мягкие они, лёгкие, по лесу в них самое то ходить — каждый сучок под ногою чуешь.

А живут индейцы в вигвамах — это что-то вроде нашего шалаша, только выстроено как купол. Из шкур, из коры, из циновок.

Ну мы-то не со всеми племенами знакомы были. Торговали с массачусетами, с вампаноагами, с пекотами, погассетами, сиваноями…

Массачусетов много померло от чумы, а ту кучку, что осталась, капитан Стендиш прогнал.

Вождь вампаноагов Массасойт встретил отцов-пилигримов как братьев и выкурил с ними трубку мира — это у индейцев вроде нашего мирного договора. Да не всё ладно вышло.

Пока белых мало было, они краснокожих не трогали, а как расти стал Плимут, сразу осмелели. А индейцы — народ гордый и очень воинственный. Их стрелы разят без промаха, а топорики свои, томагавками прозываемые, они мечут с такой силой да с такой меткостью, что удивление берёт.

Индейцы постоянно дерутся между собой, идут войной племя на племя, никак не могут поделить охотничьи угодья или ещё что. Нет, вы не подумайте чего, не настолько уж они дики, чтобы одной охотой жить да рыбалкой. Они и бобы сажают на полях, и маис выращивают.

Мы с дядей поселились на берегу реки Коннектикут, там земли плодородные были, а местные пекоты жили в деревнях, похожих на наши форты.

Надо сказать, пекоты больше других не терпели белых — бледнолицых, как они сами говорят.

Скотина колонистов постоянно захаживала на индейские поля, белые вечно обманывали пекотов, сбывали им самогон, от которого индейцы дурели.

А когда вояки из Плимута сожгли деревню пекотов, те ответили с изощрённой жестокостью, предавая мучительной смерти белых мужчин, их жён и детей.

Хотя как раз детей мучили не всегда — индейцы приходили в восторг от блондинистых кудряшек наших «херувимчиков» и оставляли сироток у себя, не обижали их, кормили и заботились.

Что дальше будет, не знаю. Белых становится всё больше, краснокожие огрызаются, вырезают целые посёлки, но скоро они начнут отступать.

Единства между ними нету, вот в чём дело. Это для нас они все — индейцы, а у них каждое племя себя народом считает, как англичане или французы. Да что далеко ходить — вот, когда белые напали на пекотов, с колонистами союзники были из соседних племён, наррангансетов и могикан. Такие-то дела.

— Бледнолицые верх возьмут, — пробормотал Шурик.

— Всё, бледнолицые, — решительно заявил Олег, — отбой!

Утром, выехав к прибрежным холмам, Сухов увидел море. Волны накатывались на гальку с извечным шумом, зеленея вполне по-летнему, ещё не окрасившись хмурой осенней свинцовостью.

Да и холодом не тянуло, заставляя зябко кутаться. Накатывали обычные морские запахи, волглые и свежие, солёные и йодистые.

Не показываясь на верхушках дюн, едва поднимая голову над сыпучими гребнями, Олег внимательно огляделся.

Кромка берега изгибалась, выдаваясь в море. На юге дюны вырастали в цепочку холмов, суша горбилась, дыбилась скалами, слоистыми как торт.

— Туда! — указал Чантри в сторону «кондитерской» возвышенности. — Там обычно хоронился старый Иво Бейнс с сыном. Когда я уезжал, молодому Бейнсу было лет шестнадцать. Сейчас, должно быть, заматерел. Если жив остался.

— Проверим! — сказал Сухов и тут же подал знак товарищам не высовываться: из малоприметной ложбинки, по которой протекала речка, показались трое конных с мушкетами поперёк седла.

Их кони ступали неторопливо, исполняя службу без особого рвения, кавалеристы покачивались в сёдлах и явно дремали на ходу.

— Снять их? — предложил жаждущий крови Пончик.

— Я тебе сниму, — буркнул Быков. — Не хватало ещё, чтобы на твой выстрел сбежался какой-нибудь Линкольнширский Его Величества кавалерийский полк!

Трое патрульных остановились, заспорили нехотя, будто через силу, развернулись и тронулись к северу.

— Нам в другую сторону, — негромко сказал Олег, направляя коня к югу, к скалам.

— …Уходили комсомольцы на гражданскую войну! — шёпотом пропел Ярослав.

Нолан, с любопытством прислушивавшийся к чужому наречию, спросил, о чём поёт «Йар».

— Ерунду поёт Йар, — недовольно отозвался Шурик. — Угу…

— Едем, едем, — поторопил Сухов друзей.

Скрываясь за холмами, за редкими дубравами, пятёрка, переходя с шага на трусцу, двинулась к скалам.

Дом, в котором жил Бейнс, отыскался не сразу — старый контрабандист знал толк в секретности.

Жилище своё он выстроил в седловине меж двух холмов, оставив незащищённой лишь одну сторону, обращённую на запад, — пологий травянистый склон, по которому незаметно не подкрадёшься, ещё и пулю схлопочешь.

Дом был крепок, сложен из обкатанных морем глыб и выглядел как суровая крепость: окна, словно амбразуры, перед крыльцом огромные валуны, за которыми легко прятаться, обороняя подходы.

Завидя пятерых всадников, на крыльцо вышел хозяин — кряжистый, широкоплечий человек, с массивным подбородком и крупным носом.

Не доезжая до «первой линии обороны» — вкопанных валунов, Чантри окликнул его:

— Эй, Коувени! Не узнаёшь?

— Разрази меня гром! — удивлённо пробасил кряжистый. — Да никак молодой Чантри?

— Он самый! — рассмеялся Нолан.

— Вернулся-таки?

Чантри поскучнел.

— Вернулся… И снова покидаю родные края — не место мне здесь.

Расположившись на небольшой террасе у дверей, на которой уместились все, считая и коней, хозяин и гости повели чинную беседу.

Когда Нолан закончил свой рассказ, заодно в красках и лицах описав приключения Олега и его друзей, Коувени только крякнул довольно и хлопнул себя по коленям.

— Всё с вами ясно, — протянул он. — Завидую. Уж сколько раз мечтал вот так вот, в открытую, пинков надавать графьям всяким, а не решался. Да-а… Ну а от меня-то вы чего хотите?