Книга Песни сирены - Вениамин Агеев

– Значит, ты меня никогда не любил!

Я пожал плечами.

– Спорное заключение. А что, футболисты уже уехали?

Это было жестоко, и Галя опять залилась слезами. Но раз уж она смирила свою гордыню, придя ко мне на исповедь, ей волей-неволей приходилось терпеливо сносить новые унижения. Наконец она произнесла между всхлипами:

– Уехали.

– И что он сказал?

– Кто?

– Может, ты не будешь валять дурака?

Она немного помолчала, но потом, как видно, решила идти до конца.

– Он сказал, что всё было чудесно, но он не будет мне писать.

– Потому что в родном городе у него есть девушка.

– Да, потому что у него есть девушка.

В сущности, ситуация была и без того предельно ясна. Я пришёл к финишу первым даже не потому, что был фаворитом, просто мой соперник сошёл с дистанции. Продолжать разговор не имело смысла, и всё же Галя ещё не сдавалась. Видимо, в соответствии с её кодексом, она готова была признать, что виновата, однако подобное нарушение тянуло лишь на жёлтую карточку, но никак не на удаление с поля. Теперь она решила идти ва-банк:

– У меня с ним ничего такого не было.

Я не удержался от ехидного комментария:

– Да, я заметил.

– Так и знала, что это ты приходил! Ну и что? Да, мы целовались. Но больше у нас с ним ничего не было! Если хочешь, я могу тебе это доказать.

– И как ты собираешься мне это доказывать? – сорвался у меня насмешливый вопрос прежде, чем я понял как.

Мне тут же стало её жалко, но не до такой степени, чтобы забыть, насколько я обманулся в своих ожиданиях. Она всё равно не стала вновь моей, а ведь раньше я только так и думал о ней: «моя Галя», «моя девочка», «моя милая»…

Что бы там ни говорили, а юность чрезмерно категорична. Я, конечно, проявил излишнюю суровость во время последней встречи, но и Галя Дегтяренко, расстреляв все свои патроны, не осталась в долгу. Последним словом, которое я от неё услышал из прихожей перед тем, как захлопнулась дверь, было слово «скотина». Такое прощание, как ни крути, нельзя назвать особенно приятным, но, в рамках строгого гамбургского счёта, я не особенно переживал. Всё осталось позади. И мне, по сути, было уже безразлично, что там происходило между Галей и футболистом, что с ней будет завтра и кто и при каких обстоятельствах «научит её плохому». Хотя… По прошествии многих лет я думаю, что, пожалуй, преувеличивал степень собственного равнодушия. Если подойти к делу серьёзно, без дураков, то Галя продолжала формировать мою жизненную установку гораздо позже описываемых событий. Многое из того, что со мной происходило потом, носило отпечаток её образа, причём вряд ли отрицательный в своём сухом остатке. Моя недоверчивость; моё одиночество; даже то, что я, откровенно говоря, всегда был неудачником в амурных делах, – всё это, наверное, до некоторой степени шло из опыта первой любви. Но оттуда же вытекал стоический скептицизм, терпимость и готовность прощать. Галя Дегтяренко через многие годы снова протягивала мне руку помощи, напоминая, что иллюзии не доводят до добра. Узнавать о том, что твоя любимая распутна, неприятно. Полагаю, что это неприятно кому угодно и при каких угодно обстоятельствах, без исключений. Зато теперь я получил от Гали ключ к тайнику своей души. Она намекнула на него еще накануне, но только в утреннем сне окончательно вложила в мою ладонь. Теперь я знал, почему меня настолько подкосил вчерашний разговор с Романом и почему мне стало так спокойно теперь. История повторилась – хотя и не в виде фарса, как опрометчиво пообещал нам Гегель. Конечно же! Оттого-то мне и было так плохо после всех открытий, связанных с Аллой, что я с самого начала нашего знакомства глупо поверил, будто она – «моя»! С самой юности я не думал «моя» ни об одной из своих немногих романтических героинь, хотя среди них были одна или две, которые соответствовали бы такому определению куда больше. А об этой потаскушке – думал! Вообще-то, насчёт механизма самообмана стоило поразмыслить поподробнее как-нибудь на досуге, но главное уже определилось. Никакая она не «моя». Как и многие другие женщины из этого города, она являлась общественным достоянием – ну вот как книги в библиотеке. Предположим, что я возвращаю прочитанную книгу назад – это ведь не означает, что я не смогу снова взять её по абонементу, если захочу. Времена категоричной юности давно прошли. Нужно быть мудрее и не переживать по пустякам. И если в мобильнике после долгого перерыва вновь оживёт знакомая до слёз мелодия калипсо, мой голос нисколечко не дрогнет, отвечая на звонок. Увидеться? Отлично! Завтра? Завтра – нет: вечерняя смена. А вот в пятницу у меня выходной, мне будет удобно. Вот и ладно. Вот и замечательно! В пятницу мы увидимся, в субботу утром расстанемся, а дальше будет видно. В нашей библиотеке много чего интересного – даже на самый взыскательный вкус. Случаются там, разумеется, и любимые книги, вне зависимости от жанра, – те, которые хочется перечитывать по многу раз.

XXXXVI

Нужно отдать справедливость Вестермарку в его желании характеризовать свойство половой любви – концентрироваться на одном индивидууме, в качестве одного из наиболее важных факторов в пользу моногамии. Можно поэтому и ревность рассматривать как оборотную сторону этого же явления, а именно как проявление глубокого гнева на единственное всей душою любимое существо, оказавшееся неверным или неотзывчивым. Но мы не устанем повторять, что это именно одностороннее направление чувства, имеющее свою ценность для живущих обособленно, как хищные звери, семей, является совершенно неприменимым для большого общества, живущего в условиях солидарности. «Эгоизм вдвоём» чрезвычайно трудно сочетать с социальной солидарностью или человеческим альтруизмом. Это задача не неразрешимая, но, во всяком случае, очень замысловатая.

Из сопоставления всего нами приведённого мы можем вывести эволюцию моногамии в полигамию. Моногамия свойственна высшим обезьянам и низшим людям, которые не представляют собою каких-либо классовых отличий и объединены в весьма немногочисленные группы. Полигамия же идёт рука об руку с развитием культуры, накоплением богатств и возникновением крупных земледельческих сообществ, в связи с классовым господством. Моногамия в древности была свойственна индийцам, которые впоследствии перешли в полигамию.

Моногамия более близка женской природе. Права женщины расширяются, и современному человеку, с его утончёнными чувствами симпатии, уже неудобно применяться к полигамии. Вестермарк, в свою очередь, доказал, что полиандрия во всех случаях своего проявления представляет собою лишь исключение, причём под её влияние могли подпасть лишь мягкие и флегматичные народы, не знавшие ревности и не чуждые некоторой степени культуры.

По Спенсеру, моногамия в будущем будет представлять собою единственную форму брака, Леббок же это будущее предсказывает полигамии. Вестермарк, однако, полагает, что при дальнейшем, аналогичном нынешнему, росте культуры, при большом развитии альтруизма, любовь будет все более и более облагораживаться, подготовляя почву для одной только моногамии.