Книга Клады Отечественной войны - Александр Косарев

Кстати, о названии. В нём, и именно в нём, кроется основная интрига публикации. Зловещее какое-то название... у Чёрного Вира... Что это за «вир» такой? Слово-то какое-то нерусское. И почему он чёрный? У нас вроде бы не Африка...

Поначалу и нам самим это было совершенно непонятно, пока однажды не позвонил мне знакомый поисковик и не сказал, что слово «вир» на местном наречии означает резкий, петлеобразный изгиб реки.

— А почему же он чёрный? — удивился я.

— Да потому, что именно у селения Чёрный (ранее Черныши) вся эта катавасия и происходила! — ответил он. Вот и получился — «Чёрный Вир».

Если перевести на русский язык данное словосочетание, то получится вот что: переправа у посёлка Чёрный в том месте, где река делает резкий извив, более всего похожий на греческую букву «омега».

Чтобы проверить возможность затопления одной (или даже нескольких) карет именно на этой переправе, следовало съездить непосредственно на место событий и посмотреть своими глазами на знаменитый «вир» и не менее знаменитое колесо (якобы прибитое к дереву).

Эту поездку мне удалось осуществить летом 2001 года. Место, где был выстроен старый мост, нами было найдено по «старой» карте, оно было вблизи впадения в реку небольшого ручья. Поэтому отыскать то место, где якобы затонула карета, удалось без труда. Боже мой, что там могло утонуть?! Ну, разве что детская коляска. Да, каньон там довольно глубокий (метра четыре), но воды в нём крайне мало, по колено, ну, максимум по пояс. Если карета или иная повозка и сверзнулась некогда с мостика, то, разумеется, всё её содержимое было на виду, и всё было растащено по домам местными жителями. Но после расспросов местного населения выяснилось, что подобных легенд и воспоминаний в современной деревне Черныши старожилы не припомнили. А ведь чужое обогащение в нашей стране запоминается надолго и не прощается никогда. Стало предельно ясно, что сюжет статьи (да и сценария тоже) высосан из пальца. К тому же и магнитометрические замеры показали полное отсутствие в речном русле какого-либо цветного металла. Не было следов и того, что кто-то работал здесь прежде.

Однако поисковая неудача в данном конкретном месте не отменяла того факта, что корпус Нея проходил именно в этом месте. Вот только повернуть на Красный он не смог, ему этого сделать не дали. И, повнимательнее рассмотрев карту местности, маршал понял, что его загнали в мышеловку. Ему оставался открытым только один путь — вдоль Лосминки на север. Через деревню Смилово в конечный пункт — Сырокоренье. А что ждало его там? А вот там-то и было самое неприятное. Справа река Дубрава, слева Лосмина, а прямо — Днепр. Классическая ловушка из водных преград, и бежать из неё абсолютно некуда — дорог нет никуда.

И вот во время последней ночёвки в Супротивах Ней собирает военный совет, на котором без обиняков объявляет о том, что дела настолько плохи, что приказывает своим товарищам по несчастью прятать всё, что можно и нужно спрятать. Завтра наступит решающий день, который однозначно определит их дальнейшие судьбы, и разбираться с багажом будет просто некогда. Нервы у всех окруженцев, надо полагать, были натянуты до предела. Каждый наверняка думал о том, что следующий день может оказаться последним днём в жизни. И весьма вероятно, что, не желая оставлять врагу что-то ценное, солдаты и беженцы в ночное время спешно прятали обременяющие их ценности и оружие.

Ранним утром, оставив позади себя заслон из смертников, практически окружённый корпус попробовал пробиться напрямую к деревне Воришки (нынешние Варечки). Из Смилово они пошли не в заведомо гибельное Сырокоренье, а в крохотную деревушку Мироедово, затерявшуюся в глуши дикого леса. Далее их путь лежал в Нитяжи и уже затем в Воришки, расположенные на левом стороне Днепра. И вот передовые полки французов уже на берегу Днепра. Эх, если бы на нём лежал толстый лёд, то можно было бы попробовать перебраться на противоположную сторону, и даже перевезти кареты и пушки. Но накануне разразилась внезапная оттепель и лёд на реке «поплыл». К тому же и спуск к реке, и противоположный берег были крайне круты, и заодно покрыты слегка подтаявшим льдом.

Что делать? Куда бежать? Тревожно ржут некормленые лошади, плачут женщины, глухо ропщут солдаты, с понятным страхом глядя вниз со слишком крутого берега. Ней понимает, что оторваться от преследователей ему не удастся, если он не бросит крайне обременяющих его движение всех раненых, больных и гражданских. Предоставив несчастным бедолагам возможность спасаться, кто как может, он поворачивает боеспособные части корпуса и бросается с ними вверх по течению реки, стараясь найти более пригодное для переправы место. То есть он движется к тому самому Сырокореныо, в которое так не хотел идти. Но иной дороги просто нет. А в Сырокоренье есть брод, и по нему можно попытаться выбраться в деревню Алексеевка, которая процветает в своей глуши и поныне. Полтора часа пути, и вот передовые части французов приближаются к спасительной переправе, но торопливая пальба из заранее установленных на ближайшей к броду горке пушек атамана Платова показывает Нею, что спокойно переправиться не удастся и здесь. А ему нужно на тот берег Днепра просто позарез. Там нет крупных воинских команд противника, и можно надеяться, что зловредные казаки наверняка отстанут. Момент для его корпуса был воистину критический, или, как иногда говорят профессиональные говоруны, — судьбоносный. Такие роковые моменты не часто случаются даже у очень бывалых вояк.

И в этот момент очень вовремя подоспевший лейтенант, час назад посланный на разведку ледовой обстановки, докладывает, что в одном месте около берега держится большое ледовое поле. Если извернуться и нарастить несколько метров до противоположного берега, то, возможно, удастся переправиться довольно быстро.

Карета Нея поворачивает к указанному месту. Пять минут скачки, и вот он уже жадным взором вглядывается в неверный, набухший от прошедшего дождя лёд. Да, шанс спастись у них есть, но шанс этот на грани возможного. Малейшая ошибка, пусть и случайный, даже неосторожный удар, и неверный лёд лопнет. И тем не менее именно здесь, между Сырокореньем и Воришками, он отдаёт приказ утопить всё, что ещё осталось в колонне из тяжёлого имущества и весь уже бесполезный транспорт. Согласно дошедшим до нас свидетельствам, здесь были затоплены и трофейные кареты (те самые, золотые, с гербами на дверцах) и оставшиеся пушки.

Но вот какая наблюдается странность, господа. От затонувших экипажей отдельные остатки обнаружились, хотя и очень скромные. А вот артиллерийских стволов в Днепре почему-то найдено не было. Во всяком случае, я самолично проплыл на лодке почти от самого Сырокоренья до Варечек и далее до Гусино, но не засёк ни одной крупной магнитной аномалии, во всяком случае, ни одной аномалии от цветного металла. Этот факт наводит нас на некоторые размышления. Ведь пушки, будучи спущены даже с достаточно крутого берега, далеко укатиться не могли никак. Перетащить их на другую сторону солдатам 3-го корпуса тоже не было ни малейшей возможности. Какие там пушки, когда даже лошадей приходилось связывать, укладывать на усиленный сучьями лёд и только в таком виде тащить к другому берегу волоком! Вполне допускаю, что именно в районе переправы были сброшены в воду последние ценности и боеприпасы. Но вопрос о том, куда делись пушки, остаётся открытым и по сию пору. А их ведь было как минимум шесть!