Книга На острие меча - Богдан Сушинский

— Вот и чудненько.

Эжен так и подмывало бросить ей: «Зато существует загадка и тайна Клавдии д'Оранж, которую ты, всевидящая герцогиня, так и не сумела разгадать». Но в последнее мгновение все же промолчала. К чему излишние страсти?

— Я появлюсь к осени. И, возможно, увезу от вас графиню де Ляфер. Но к тому времени потрудитесь все воспитание своих девушек перестроить по нашему с вами разумению.

— Можете считать, что оно перестроено, — бросила Эжен уже на ходу.

Герцогиня посмотрела ей вслед и скабрезно ухмыльнулась: «Грехопадение состоялось. Да у этой стервозы Сесилии действительно настоящий талант. Никем пока что по достоинству не оцененный».

4

После той, первой, не совсем удачной вечеринки трактир Ялтуровича стал местом встречи офицеров. Вот только в два последующих дня Ольгица и Власта в трактире не появлялись, об этом Гяуру сообщил сам Ялтурович, с сожалением добавив, что теперь пророчица появляется у него слишком редко. А жаль, ведь, когда они наведываются, в трактире всегда много народа. Некоторые только для того и приходят, чтобы поглазеть на знаменитую прорицательницу, а то и попытаться расспросить о своей судьбе.

Правда, предвещать что-либо она берется крайне редко. Тем более что у нее самой появились какие-то сугубо житейские проблемы, которыми она занята вместе с Властой. Но все же, все же…

— У них что, в самом деле появились какие-то неприятности? — насторожился Гяур, в очередной раз выслушав сетование Ялтуровича. — Уж не исходят ли они от все того же квартирмейстера?

— Да вроде бы нет. Кажется, там что-то связано с бывшим имением Ольгицы да с ее родовым титулом.

— Которых ее незаконно лишили и которые она не способна вернуть себе?

— Там, прошу прощения, все слишком запутано. К тому же появились и еще какие-то более возвышенные, небесные дела… Но сегодня, как видите, обе женщины снова здесь. — И, чтобы как-то уйти от дальнейшего разговора на эту тему, тотчас же спросил у Сирко: — Ну что, предсказание Ольгицы относительно, прошу прощения, вашего дальнего похода за три земли пока еще не сбывается?

— Вы тоже верите, что оно может сбыться? — удивился Сирко.

— Пока что не верю.

— Это ваше дело. Я уже успел забыть о нем.

— О таком, прошу прощения, предсказании? — усомнился Ялтурович. — Ну что вы: о нем просто невозможно забыть. Грешно. Вам еще вина, пан Сирко? Впрочем, о чем я спрашиваю? Конечно же, еще.

— Да нет, хватит уже, хмельной руке сабля не родня. Не говоря уж о пистолете. А мы — рождены для войны. — Полковник достал несколько монет и положил их на стол перед Ялтуровичем. — Сегодня угощаю я.

— Сегодня угощали вы, — согласно кивнул Ялтурович, пробежав взглядом по монетам. — Некоторые берут у меня в долг. Вы еще не брали.

— Пока еще нет.

— Но расплачиваетесь, прошу прощения, честно. Когда не сможете — буду давать в долг, помня о вашей честности.

— Думаю, мы покинем этот город раньше, чем дойдем до жизни взаймы.

— Значит, все-таки надеетесь.

— Не на предсказание, пан трактирщик, не на предсказание. Вы-то сами пытались узнать свою судьбу?

— Я? — грустно улыбнулся трактирщик. — Прошу прощения, зачем?! Нет, действительно, зачем бедному еврею-трактирщику расспрашивать о своей судьбе? Она и так всем известна. Он живет до первого большого погрома. Да-да, до первого погрома. Об этом, прошу прощения, знают все: от бедного трактирщика до Господа Бога.

— Ну почему же так мрачно?

— Мрачно? Что вы! Скажите, пан полковник, — наклонился он к Сирко. — Когда, разбив польских рейтаров, вы со своим войском ворветесь в этот город, чтобы объявить его вольным, казачьим, вы ведь не станете громить семью бедного еврея Ялтуровича?

Сирко внимательно посмотрел на трактирщика. Тот не отвел взгляда. Он спрашивал совершенно серьезно. И рассчитывал на такой же серьезный ответ.

— Ни в коем случае, — коротко ответил Сирко. — Ни одну еврейскую семью в городке этом не трону.

— Видит Бог, я напомню вам это обещание, пан полковник. Даже под саблей, занесенной над моей головой, напомню.

— Наоборот, победу мы отпразднуем в вашем трактире, вместе с вами, — еще больше успокоил его Гяур, пытаясь свести весь этот разговор к шутке. — Назвав его трактиром «Казачья вольность».

— Э, нет, господа полковники. Тогда уж, прошу прощения, лучше сразу казните.

— Вы почему так всполошились, пан Ялтурович?! — не понял Сирко.

— Позволю себе заметить, панове полковники, что на том конце Каменца есть трактир моего старого друга Мойше Барского. Так мой вам совет: свою победу, если до нее таки действительно дойдет, вы лучше отпразднуйте у него. Чтобы потом, снова вернув себе Каменец, поляки не праздновали ваше поражение на пепелище, которое они оставят от моего трактира.

— Ох, Ялтурович, Ялтурович… — похлопал его по плечу Сирко. — Неистребимо ваше племя трактирское да крамарское, неистребимо. Как и ваша хитрость.

Последним из-за стола вышел Гяур. Все это время Власта внимательно наблюдала за князем. Взгляд ее постоянно был прикован к Гяуру, так что даже Ольгица, кажется, сумела заметить это.

— Чего ждешь? Выйди за ним, — вполголоса напутствовала она, как только князь поднялся.

— Но… как же я пойду? Он ведь не один.

— Вот так и пойдешь. Ты выйди, а там уж — как получится. Один он все равно никогда здесь не появится.

— Может, в следующий раз?

— Сегодня, Власта, обязательно сегодня.

— Но он прогонит меня.

— И правильно сделает. На то он и князь.

— Зачем же тогда идти? — взмолилась Власта, уже в самом деле выходя из-за стола.

— А затем, что даже если судьба в образе мужчины ниспослана тебе Богом, вершить ее нужно по-земному, по-женски, до греховодничества грешно. Только в этом, во всяких там хитростях женских, я тебе уже не советчица.

— Да-да, ты права, Ольгица, — Власта всегда обращалась к ней на «ты», об этом просила сама прорицательница, — по-земному и грешно, — растерянно произнесла она, не отрывая взгляда от спины Гяура, почему-то задержавшегося посреди зала.

Князь почувствовал его, оглянулся. Но лишь на мгновение. Только на мгновение. И девушку при этом словно бы не заметил.

5

Окончательно решившись, Власта протолкалась через скопище захмелевших мужчин, каждый из которых норовил прижать ее к себе, погладить или хотя бы дотронуться рукой до пленительного бедра. Однако сейчас она старалась не обращать на это внимания.

— Господин офицер, господин офицер! — догнала она Гяура уже на улице, под фонарем. К счастью, он все еще шел один. Остальные, во главе с Сирко, не спеша брели чуть впереди. — Подождите, я кое-что должна сказать вам; кое-что важное для вас.