Книга Лицо под вуалью - Рут Ренделл

Старший инспектор кивнул.

– Это нетрудно понять. Это естественно, если подумать.

– Вы хотите сказать, что я стал ему нравиться? Он в каком-то смысле стал зависеть от меня? – изумился Бёрден.

– Совершенно верно, Майкл.

– Но что я сделал? Что, скажите бога ради, я сделал, чтобы такое вызвать?! – почти лихорадочно затараторил инспектор. – Я только проводил с ним обычный допрос и расспрашивал его так же, как расспрашивал раньше тысячи других подозреваемых. Никто прежде так не реагировал, все они были очень рады избавиться от меня и убраться восвояси.

Вексфорд стоял у окна. Красный «Метро» все еще был припаркован внизу, и его капот находился в нескольких дюймах от ствола дерева, украшенного лампочками. Клиффорд сидел на месте водителя – он не читал, не смотрел в окно, а просто сидел, нагнув голову.

– Люди разные, – говорил тем временем Серж. – Люди – индивидуальности, Майкл. Вы не можете сказать, что раз у вас ни с кем раньше не случалось переноса, то так будет и дальше. Вы с ним особенно мягко разговаривали? По-отечески? Я не хочу сказать – покровительственно. Ваш подход отличался чуткостью? – Выражение блестящих черных глаз психолога скорее говорило о том, что он сомневается в такой возможности.

– Я так не думаю. Я не знаю, – пробормотал Майкл. – Я просто слушал, позволял ему говорить… я считал, что так скорее достигну цели и что-то узнаю.

– А! – Олсон задумчиво улыбнулся. – Слушая, позволяя клиенту говорить, вы делали то, что делают фрейдисты. Может, он предпочитает психотерапевта-фрейдиста.

Неожиданно пошел дождь. Он стегал прямыми, блестящими прутьями асфальт и крыши припаркованных автомашин, включая и крышу «Метро»; он лил так сильно, что повсюду тут же образовались лужи. Вексфорд отвернулся от залитого водой стекла и быстро покачал головой, не соглашаясь.

– Так что же делать? – спросил он психотерапевта.

– Хорошее правило, Рег, – не уступать желаниям клиента, – ответил тот. – Отчасти проблема в том, как именно он хочет создать свой мир. Но тот мир, который он создает, не дает ему счастья, не способствует его адаптации. Новый мир не соответствует реальности и лишь кажется ему более легким. Вы понимаете, Майкл? Если вы встретитесь с ним сейчас, вы позволите ему создать свой мир так, как ему хочется, и населить его такими людьми, какими ему хочется. Например, так как он лишился собственного отца, он хочет поместить вас в свой мир в качестве отца. Я бы сказал – конечно, сделайте это, если б так было для него лучше. Но я так не считаю. Это углубит перенос и вызовет еще больший уход от реальности.

– Вы предлагаете, чтобы я просто послал к нему человека, который отправил бы его домой? – спросил Вексфорд. – Не знаю, почему, но мне это кажется… безответственным.

Олсон встал. Не желая рисковать промокнуть, он приехал, закутанный в желтый водонепроницаемый плащ, и теперь опять стал застегивать на нем молнию и завязывать тесемки, а его острый нос остался торчать из-под капюшона канареечного цвета.

– Он – человек с большим расстройством психики, Рег, – сказал Серж. – В этом вы правы. Но вы и Майкл, вы должны понять, что я – профессионал. Вы, Майкл, были так любезны, что назвали меня «доктор» при нашей первой встрече, и хотя я не доктор, я должен соблюдать профессиональную этику. Я не могу подойти к Клиффорду и приказать ему вернуться ко мне. Не могу пойти и сказать ему, что назначаю ему обычную встречу на пять часов сегодня и прошу не опаздывать. Я могу только пойти и сесть рядом с ним в машину, сидеть там, как его друг, и попытаться убедить его противостоять тому, что он считает своими отношениями с вами, и, может быть, уговорить его посмотреть на них с… более разумной точки зрения.

Оба полицейских стали наблюдать за психологом и его бывшим клиентом из окна, хотя из-за усилившегося ливня разглядеть что-то было сложно. Фигура Олсона казалась яркой желтой птицей, прыгающей и машущей крыльями по пути к сухому гнезду. Дверца автомобиля захлопнулась за ним, и дождь снова сомкнул вокруг «Метро» водяные стены, как заросли тростника.

– Полагаю, это здравые мысли, – заметил Вексфорд, – насчет того, чтобы не давать ему создать свой собственный мир, не поддаваться ему. Должен признаться, что у меня дурные предчувствия.

– Насчет чего? – спросил Бёрден почти грубо.

Рискованная езда на автомобиле, авария со смертельным исходом, лишь отчасти случайная, горсть таблеток, запитая бренди, веревка, перекинутая через балку в сарае… Ни о чем из этого Вексфорд не сказал вслух. Он видел, как «Метро» начал двигаться назад, медленно скользя сквозь потоки дождя и поднимая брызги во все стороны. Машина развернулась и поехала к воротам. Олсон по-прежнему сидел внутри.

– Это его на некоторое время задержит, – произнес Майкл. – И слава богу! Теперь, может быть, нам удастся продолжить работу.

Он довольно сильно захлопнул за собой дверь. Вексфорд повернулся спиной к окну и дождю и вспомнил о своем повторяющемся сне, где в пространстве вращались колеса, о кругах с квадратами внутри. Был ли он как-то связан с тем, что вчера и позавчера вечером старший инспектор читал рукопись Диты Яго о ее пребывании в концентрационном лагере? Сегодня он взял эту рукопись с собой в участок, когда Дональдсон утром заехал за ним на машине.

– Хорошая книга? – спросила у него Дора.

– Я бы не ответил на этот вопрос, если б меня спросил кто-то другой, – ответил ее муж. – Но я отдам долг «супружеской откровенности» и скажу честно: не очень. Как писатель она – искусная вязальщица.

– Рег, ты недобрый.

– Не тогда, когда этого не слышно за пределами этих четырех хлипких стен. Кто я такой, чтобы судить? Что я знаю? Я – полицейский, а не рецензент издательства. Я читаю это не ради стиля или атмосферы.

По свойственной ей деликатности Дора не спросила, почему он это читает, и уж конечно, она не стала спрашивать, почему он все время сидит, уткнувшись в журнал «Ким». Она была слишком умна для этого, и старший инспектор вернулся к заложенному закладкой месту в книге. Закладка лежала почти посередине книги, там, где молодая Дита Ковяк начала работать санитаркой в госпитале Аушвиц-Кранкенбау. Вексфорда должно было шокировать описание того, как калечили пациентов, как посредством уколов вводили в сердце токсичные вещества, как швыряли в грузовики обнаженные трупы… Дита уцелела потому, что какое-то время заключенных – по крайней мере, работающих в госпитале – кормили регулярно, пусть даже одним супом из брюквы и заплесневевшим хлебом. Она рассказывала о русских военнопленных, отравленных газом «Циклон-2», о сжигании пятисот трупов всего за один час. Но это не произвело на полицейского впечатления – он лишь думал, что уже слышал все это раньше. У миссис Яго не было таланта изображать местность или оживлять персонажей. Ее проза была деревянной, изобиловала повторами, и не возникало впечатления, что текст пропитан ее страданиями. Словно ее там никогда не было, словно она скопировала все это, как попало, из автобиографий заключенных концлагерей, которых, в конце концов, было великое множество. И возможно, именно так она и сделала…