Книга Следователь по особо важным делам - Анатолий Безуглов

Между прочим, я попытался выяснить, откуда пошло прозвище Коломойцева — Бородавка. Никто не мог объяснить толком. Лишь один из шофёров сказал:

— Бородавка, она бросается в глаза, а ведь штука бесполезная. Можно сказать, некрасивая…

Уничтожающее определение.

Теперь о Залесском. Начнём с того, какие мотивы могли бы заставить его пойти на убийство жены? Ревность? Исключено. Он пять лет слонялся на стороне, не заботясь, соблюдает она верность или нет. По-моему, забота об этом вообще не занимала его мысли.

Могло ли испугать Залесского рождение второго ребёнка? Сам по себе только этот факт — вряд ли.

Не задумываясь, он бросил жену в первый раз. Пожалуй, в более тяжёлом положении. Одинокую, почти без средств, не имеющую никакой специальности. И теперь знал, что жена не пропадёт. Есть у неё диплом, работа, значит — оправданный достаток, а при упорстве и трудолюбии, в чем нельзя отказать погибшей, — даже хорошее положение.

Короче, он вполне мог надеяться, что если надоест совхоз, Аня, дети, то он сможет уйти без скандала и сцен:

Залесская доказала уже ему свою гордость и самостоятельность.

Для убийства он должен был бы иметь очень серьёзные мотивы. Их я не видел. И ещё его последний приезд сюда.

Ищенко выяснила, что в Североозерске Залесский заходил в мастерскую, где изготовляли плиты на могилы. Его не удовлетворили представленные образцы. В Барнауле Залесский посетил одного армянина, делающего надгробия. Но тот брал за свою работу очень дорого. Наверно, Залесский не располагал такими средствами. Они не сошлись в цене.

Сам факт, что человек приехал за тридевять земель, чтобы отдать дань памяти жены, о чем-то говорил…

Встречаясь с Мурзиным, я обращал внимание, что Емельян Захарович выглядел последнее время неважно.

Усталый вид, красные глаза. Узнал я обо всем совершенно случайно и от человека, с которым я давно хотел встретиться.

Он появился в совхозной гостинице вечером. Постучался ко мне:

— Можно?

— Пожалуйста, входите, — предложил я.

— Разрешите представиться: я тот самый Зайцев, что на вас жаловался. — Он широко улыбнулся.

— А я несколько раз забегал в райисполком, чтобы лично ликвидировать то недоразумение, — сказал я, предлагая гостю сесть.

— Анне товарищ Червонный говорил. — Он положил руки на стол.

— Не хочу на кого-то перекладывать вину, но меня тогда подвели, — сказал я.

— Это бывает, конечно, — согласился он. — Недаром говорят: доверяй и проверяй. Я сгоряча, понимаете, сразу в райком…

— Приношу свои извинения. Конечно, получилось не по форме и бестактно…

— Ну ладно, спишем. Обиды обидами, а дело есть дело.

— Да, я хотел с вами поговорить» потому что вы старый работник, бываете здесь часто, знаете совхоз. А мне не мешало бы узнать о взаимоотношениях между людьми, о жизни в «Маяке».,.

Зайцев скрестил полные руки на животе, наклонил голову набок, отчего полная его щека легла складками на воротник пиджака.

— Вообще-то, я действительно наезжаю сюда. Мы с Емельяном Захаровичем бывалые целинники. Вместе приехали. Тридцатитысячники. Только он остался на земле, а меня перетянули в Советы. Мурэин шутил: «Сбежал с трудового фронта…» Я предлагал поменяться.

— А Емельян Захарович? — я принял шутливый тон разговора.

— Говорит, в совхозе и похоронят. Рано ему думать об этом. Если выдержал войну, такому орлу до ста лет жить.

— Но мне что-то показалось в последнее время, что Емельян Захарович устал, — сказал я.

— Он! Признался сам?

— Нет. Но я вижу.

Павел Евдокимович покачал головой:

— Иногда его мучает ревматизм перед сменой погоды. Но он привык как будто… Наверное, спит мало. Вы бы видели его, когда надо собраться, поднять людей. О чёрных бурях слышали, наверно? — Я кивнул. — Все растерялись, а он нет. Многие не знали, что делать. Емельян Захарович один из первых поверил в науку. Можно, говорит, обуздать эрозию. Как узнал, что Бараев занимается в Шортандах этой проблемой, — к нему. Совхоз «Маяк» стал едва не первым полигоном в районе по проверке идей Бараева… Вот что значит верить! Бараев теперь видный учёный, лауреат Ленинской премии. Кажется, Мурзин до сих пор с ним переписывается… — Зайцев мельком посмотрел на часы.

— Вы спешите?

— Да нет, ещё есть время.

— А отчего же ему сейчас не отсыпаться? Зима. Ни сева, ни жатвы.

Зампредседателя райисполкома усмехнулся:

— Зимой у нас другая страда. Кстати, вы где смотрите телевизор?

— Нигде, — удивился я.

— Как это? — больше моего удивился Зайцев. — Хоккей. Чехословакия — СССР.

Все ясно: болельщик. Выходит, Емельян Захарович тоже. Вот откуда у него красные глаза и усталый вид. Ну и ну…

— Это же, наверное, поздно, — сказал я. — Разница во времени…

— Часа в четыре закончится, — подтвердил он. — А что?

Пуще неволи… Может, вместе пойдём, посмотрим у Емельяна Захаровича?

— Спасибо. Я не увлекаюсь.

Зайцев посмотрел на меня, как на марсианина:

— Это живя в Москве! — Он покачал головой, все ещё не веря. — У вас же там только и смотреть хоккей… Нет, вы действительно не болельщик? А мы тут все выкрадываем время у сна. А как же иначе? Хоккей!

— Сочувствую, — улыбнулся я и развёл руками: — Но…

А сам подумал: если бы показывали по телевизору в четыре часа утра, например, «Ромео и Джульетту» с Васильевым и Максимовой, я бы пожертвовал сном? Наверняка… Как же можно не понять их?

— Мы не отвлеклись? — спросил Павел Евдокимович.

— Нет, не отвлеклись. Я хотел ещё узнать мнение об Ильине.

Павел Евдокимович снова наклонил голову набок. Наверное, привычка.

— Что вам ответить? Одержимый… Взялся, например, даже за то, чего в районе пока никто не делал. Много у нас земель пропадает. Под ненужными дорогами, старыми карьерами. Все это хлопотно. А он действует. По его инициативе принято решение райсовета о рекультивации пустующих земель. Ну, ещё что? — Зайцев немного подумал. — Какой он агроном — говорить ещё рано. Всего один год работает. Хотя план совхоз выполнил.

— А обязательства?

— Немного не дотянули. Вообще, скажу честно, Ильин-трудный человек: если что не по его-не успокоится, пока не добьётся. А может, это и к лучшему? — Он улыбнулся. — Емельян Захарович, видать, смекнул: Николай Гордеевич на своём настоять умеет. Вот он его и шлёт на заседания вместо себя… Мурзин, скажу вам, большой стратег.

Он знает, как на начальство действовать, где взять лаской, где человека подпустить… — Зайцев улыбался. В его словах сквозило не осуждение, а одобрение. И у меня внезапно возник перед глазами кабинет завотделом сельского строительства. С какой лёгкостью была подписана бумажка-заявка на шиферТо, что Емельян Захарович попросил именно меня отнести заявку в отдел сельского строительства, было отлично задумано. Об этом я догадался ещё тогда. Мурзин — стратег! Мне показалось, что под словами «подпустить человека» подразумевался я. Зайцев, вероятно, узнал об истории с шифером.