Книга Каникулы вне закона - Валериан Скворцов

В результате на Шлайна работают не задерганные приказами чиновники, хотя и без них, наверное, не обходиться, а свободно отпущенные на дело характеры-роботы.

Для меня Шлайн делал, впрочем, как и Випол когда-то, скидку на унаследованную шемякинскую тягу работать единоличником, анархизм и своеволие. У меня не было друзей в школе, как и самой школы, а потом страны и гражданства. Я до сих пор не могу с определенностью сказать, на каком языке вижу сны. Строй я выдерживаю, если иду либо первым, либо последним, то есть или сам хозяин, или учусь при умельцах. А последнее на практике случалось только в Легионе…

Еще в Кимрах, обзаведясь домом, я чистил дворовый нужник биологическим составом «Санэкс», пять или шесть литров которого изводили с помощью каких-то бактерий скопившуюся дрянь за несколько часов. Гнусная, конечно, аналогия, но характер работы, на которую меня нанимают, делает её, я думаю, извинительной. Ефим Шлайн запускает — отчего бы не сказать именно так? мой характер, мои навыки и мой опыт в ситуации, нуждающиеся в кардинальной прокачке. Только и всего.

Как и в данном случае. Ефим Шлайн заранее если уж точно не знал, то непременно догадывался, как сработает психоробот Бэзил Шемякин.

Я и срабатывал здесь и теперь. Полковник Шлайн, с точки зрения собственных служебных интересов, на моей памяти не совершал ошибок, во всяком случае, системных, в том, что касается моей особы. Иначе бы не нанимал.

Подполковник Ибраев тоже поступал правильно: задуматься над тем, что же на самом-то деле затевает московский коллега Шлайн, стоило…

Глупо, конечно, искать в Астане часовую мастерскую, где бы заменили стекло на штучных «Раймон Вэйл». Но я не выброшу их из-за опаски, что они могут стать уликой вроде отработавшего ствола, припрятанного прижимистым и потому ставшим одноразовым киллером. Наташа подбирала часы на мое пятидесятилетие в бангкокском «Робинсоне» на углу Силом-роуд и проспекта Короля Рамы Четвертого. Мы поставили себе на полученную скидку бочкового по соседству, в пивной «У Тобика», кишевшей обычной шпионской и полицейской шушерой. Как говорится, заодно попрощались с местом, поскольку улетали в Москву…

Так что решение оставалось одно и единственное: унести ноги из Астаны по-английски, не прощаясь с местными коллегами, чтобы не нарываться на вопросы типа «где находился и что делал тогда-то», а также «кто это подтвердит». Подполковнику Ибраеву, я надеюсь, хватит характера примириться с невыполнением второй половины предписанной им пустопорожней программы обхода злачных мест этой новой достославной столицы. В конце-то концов, когда-нибудь нужно отправиться в далекий путь для решения поставленной им же главной задачи.

Я спросил Ляззат:

— Какие планы на сегодня?

— Не выполненные вчера, — ответила она.

…После заочного сватовства, предпринятого мамой, желавшей иметь православную невестку, я встречал Наташу из Веллингтона на полпути в Бангкок. Для этого я вылетел в Джакарту. В секции «Прилет» тамошнего аэропорта забронированная комната VIP походила на предбанник роскошного дома свиданий. По крайней мере, она мне казалась такой из-за двусмысленности затеи властной родительницы и православного батюшки, австралийского аборигена, выступавшего сватом. Пальмы, бамбуковый кустарник и охапки орхидей, рассованные по кадкам фикусы, водопадик, струившийся по замшелым камешкам, ротанговые кресла и кушетка с шелковой обивкой, бар, холодильник и три музыканта с экзотическими щипковыми во главе с цимбалистом… В резных тиковых дверях топтался прислужник в синей пижаме, поверх которой по-гренадерски, крест накрест, перехлестывались золотистые шарфики, в золотистой чалме и куцых клешах, поддетых под золотистую же юбку. И из почтения к происходящему босиком, с расходящимися на ступнях по-обезьяньи пальцами.

В довершение дикторша нежненьким голоском сообщила всему аэропорту, что самолет, следующий рейсом «Катай Пасифик» из Веллингтона, совершил посадку и встречающих просят пройти к таким-то воротам, а «невесту мистера Шем-Ки-Яна миссис Нату-Ло-Ху в салон ви-ай-пи номер восемь, где её ждет, сгорая от нетерпения, возлюбленный». Так и сказала: «ждет, сгорая от нетерпения» и «возлюбленный». Яванки сентиментальны, дикторша порола отсебятину из добрых чувств и по простоте душевной, а Наташа могла подумать, что по написанной мною бумажке…

Я комкал в руке её фотографию. И трясся от страха. Все шло к тому, что меня выставляли напыщенным дураком, и я не представлял, как выпутаться, не обидев девушку, из двусмысленного положения.

А когда Натали Лохв вошла, прислужник нахлобучил на неё трехслойный зонтик-паланкин с бахромой, так что я не сразу разобрал, с какой стороны сунуться со своим букетом. Кроме того, Наташа, летевшая через Гонконг, купила китайскую кофту, застегивавшуюся на пуговицы со спины. Мы посмеялись над кофтой, потом надо мной, и я вдруг по-настоящему запереживал из-за того, что в два раза старше «миссис Нату-Ло-Хо, невесты мистера Шем-Ки-Яна». Однако все обошлось. И когда компания «Катай Пасифик» из рекламных соображений прислала в салон помощника своего джакартского представителя, прицепившего на мундир эполеты, с бутылкой «Дон Периньона» в хрустальном ведерке и огромным букетом роз, мы уже мыли кости своим родителям и батюшке-аборигену.

В суете мы забыли, что можем говорить по-русски, и спохватились минут через пять, когда Наташа спросила про мои занятия в Бангкоке: чем я зарабатываю на жизнь?

— Охотой на крокодилов, — ответил я. Что ещё можно сказать при первом пристрелочном, если так можно сказать, свидании, относительно которого с обеих сторон допускалось, что оно окажется и последним?

— А как это звучит по-нашему? — спросила Наташа, и на этом с английским было покончено.

Из Джакарты мы улетели не в Бангкок, как велела мама, а на остров Бали, откуда через неделю отправили по факсу один и тот же текст на бланке гостиницы «Бали Хайятт» в Бангкок и Веллингтон: «Позаботьтесь о приглашении православного священника и свидетелей для обряда венчания…»

Такие вот воспоминания приходят, когда просыпаешься в два часа дня в гостиничной постели с нелучшими перспективами на будущее и уткнувшись носом в похожие на фасолины позвонки чужой жены, на которую муж, сев в тюрьму, одел позолоченый «пояс верности».

Потянувшись к телефонному аппарату на тумбочке, я невольно посмотрел на кресло: лежит ли «бергамский замок»? Лежал, и это означало, что Иван Иванович Олигархов, возможно, даже этим вечером переместится из камеры на улице Кенесары либо в дом Ибраева, либо в свою квартиру в «Титанике» на короткую побывку. Зачем бы это?

Ляззат потянулась, я почувствовал, как напряглось её тело, рывком повернулась и сдавила меня борцовским «замком».

— Уроню телефон, — сказал я.

— Роняй…

— Грех случится.

— Много раз уже. Почему не опять?

— Мне позвонить нужно.

— Звони, кто тебе мешает?

Возле телефона лежали две вещи: пистолетик ПСМ и карманного формата книжка в твердом переплете.