Книга Оберег волхвов - Александра Девиль

— Я спасу своего господина! — твердо заявил Рашид.

Дальше Клинец уже ничего не разобрал. Голоса людей стали тихими и отдаленными, лица замелькали в убыстряющемся хороводе, а потом и вовсе покрылись темной пеленой. Последняя мысль в его затухающем сознании прозвучала, как надрывный крик смертельно раненной птицы: «Неужели все кончено и я больше никогда не увижу Анну?..»

Глава шестнадцатая

Загадочное преступление

Анна дотронулась рукой до оберега и ощутила что-то похожее на укол в груди. Некое таинственное чувство подсказывало ей близость несчастья.

Она посмотрела на окружающих. Интересно, а чувствует ли хоть кто-то из них подобную тревогу? Кажется, нет. Рядом с Анной спокойно шли Евпраксия и Феофан; по другой стороне улицы шагали, без конца пересмеиваясь и обнимаясь, Глеб и Берислава; впереди важно шествовали Тимофей и Завида. На слуг, идущих сзади, Анна не посмотрела. И так было ясно, что все, кроме нее, чувствуют себя спокойно, а то и весело.

И вдруг раздался громкий крик Завиды. Она, идя впереди, первая увидела то, что в следующую секунду испугало и других. Между двумя широкими кустарниками в пожухлой осенней траве ярким пятном алел роскошный плащ Глеба. Только надет он был на другого человека, да еще продырявлен ножом и запачкан кровью.

Рядом с убитым неподвижно лежала девушка, сжимавшая в руке окровавленный нож. Анна вскрикнула, узнав Надежду: в первую секунду ей показалось, что гончаровна тоже мертва. Такой же испуганный крик вырвался из груди Феофана. Только Евпраксия, умевшая держать себя в руках, не закричала, а, наклонившись над Надеждой, приподняла ей веки. Девушка была жива, но в обмороке.

Убитого перевернули с живота на спину. Это оказался молодой и по-своему привлекательный мужчина, который никому из присутствующих не был знаком.

— Вот что случилось с вором, укравшим мой плащ! — присвистнул от удивления Глеб.

Надежда вдруг застонала, схватившись за голову. Берислава выступила вперед и, указывая пальцем на убитого незнакомца и Надежду, принялась кричать:

— Все ясно, люди добрые! Мерзавка увидела красный плащ и со спины приняла этого человека за Глеба! Она еще вчера на рынке грозилась отплатить моему мужу за то, что он ее не полюбил! Вот и отплатила, да не тому! А когда поняла свою ошибку, то хлопнулась в обморок от досады. Убийца! Требую для нее княжеского суда!

— Справедливо, — подтвердила Завида. — Убийцу, который покушался на жизнь столь знатного человека, должен судить княжеский суд.

— В темницу ее, в темницу! — громче всех вопили Олбырь и Хвороща. Анне показалось, что эти двое выросли словно из-под земли, но ей некогда было о них задумываться.

Над головой Надежды нависла нешуточная опасность. Все улики были налицо. Даже Анна в первую минуту поверила в ее вину, решив, что ревность и отчаяние могли толкнуть бедную девушку на этот шаг.

Громогласные обвинения Бериславы и вопли холопов были слышны далеко, а потому очень скоро вокруг собралась толпа. Надежда, пришедшая в сознание, недоуменно оглядывалась по сторонам. Когда наконец до девушки дошло, в чем ее обвиняют, она со слезами принялась клясться и божиться, что ни в чем не виновата, что убитого видит впервые в жизни и не знает, кто вложил нож в ее руку. Берислава приказала двум холопам схватить девушку и отвести ее в темницу до княжеского суда. Но тут Евпраксия, заслонив собой Надежду, повелительным голосом объявила:

— Нельзя бросать в темницу человека, если его вина не доказана! Вначале выслушайте оправдания этой девушки!

К требованиям выслушать Надежду присоединилась Анна, а затем Тимофей и многие люди из толпы.

— Я сидела дома, — дрожащим голосом заговорила обвиняемая, — сидела и даже не думала никуда выходить. Но потом ко мне явилась какая-то монахиня и сказала, что сама матушка Фекла зовет меня на исповедь. Я не посмела ослушаться и пошла вслед за монахиней. Мы дошли до этого самого места, — а дальше я ничего не помню. Очень болит голова. Может, меня ударили, чтоб я лишилась чувств?..

— Успокойся, дитя, — Евпраксия пощупала ей голову. — Да, у тебя действительно здесь шишка.

— Она могла набить шишку, когда упала, — вмешалась Завида.

— Скажи, Надежда, — продолжала Евпраксия, не обращая внимания на слова Завиды, — а раньше ты когда-нибудь видела эту монахиню? Она никого тебе не напомнила?

— Нет, госпожа. Да ее и разглядеть-то было трудно, она все время куталась в платок.

— Одно могу сказать с уверенностью: матушка Фекла за тобой никого не посылала, — заявила Евпраксия. — Стало быть, та женщина была не монашка, а чья-то холопка, которая получила задание выманить тебя из дому и привести сюда, на это самое место.

— Что ты хочешь сказать, сударыня? — возмутилась Завида. — На чьих холопов ты намекаешь? Неужели мы с дочерью затеяли бы такое сложное и кровавое дело только ради того, чтобы навредить какой-то жалкой горшечнице? Сама-то ты в это веришь?

Даже Анне доводы мачехи показались достаточно убедительными. Но и в виновность Надежды она не верила. Подняв вверх руку гончаровны, боярышня громко сказала:

— Посмотрите, люди, какие у Надежды маленькие руки! Да она и оружия никогда в руках не держала! Не могла она зарезать, не под силу ей это. Подумайте, разве легко убить человека ножом с одного раза и наповал? Ведь это не каждому мужчине удастся, тут опыт нужен.

Евпраксия одобрительно кивнула, раздались сочувственные возгласы и в толпе. Но тут громко прозвучал голос Бериславы:

— Известно, что когда девка во злобе, во гневе, то и сила неизвестно откуда берется. Должно быть, дьявол помогает.

— И потом, этот нож — не охотничий. Я уверена, что он кухонный и взят из Вышатиной избы, — добавила Завида.

Надежда тупо посмотрела на орудие убийства и не нашла в себе сил отрицать очевидное: это действительно был нож из ее родного дома.

Настроение толпы переменилось не в пользу обвиняемой. Анна, с тревогой наблюдая за всеми участниками действа, заметила, что Феофан, пользуясь всеобщим замешательством, что-то торопливо рисует на клочке пергамента. Она догадалась, что художник пытается запечатлеть черты убитого незнакомца.

Надежда, увидев, что ей мало кто верит, в отчаянии крикнула:

— Я не знаю, как получилось, что этот человек убит нашим ножом! Но, клянусь, я не убивала!

Глеб, очевидно, почувствовав каплю жалости к своей бывшей возлюбленной, неуверенно заметил:

— Этот человек — явно вор. Может, его убили собственные дружки, такие же воры.

Из толпы вышел молодой священник и, наклонившись над убитым, сказал:

— Погодите, а вдруг этот человек еще жив?

Он расстегнул рубашку незнакомца и, послушав сердце, хмуро покачал головой. Потом, взглянув на мертвеца еще раз, священник вдруг побледнел и содрогнулся. Анна догадалась, чем вызван его испуг: на груди покойника вместо креста висел на шнурке странный предмет, напоминавший козье копытце. Священник начал часто креститься, приговаривая что-то о слугах сатаны, а Евпраксия, рассмотрев зловещий амулет, тихо сказала: