Книга Эволюция Кэлпурнии Тейт - Жаклин Келли

Он посмотрел на сидящих за столом, потом повернулся в сторону кухни и позвал Виолу. Она нахмурилась и поспешила в столовую, на ходу вытирая руки о фартук.

– Леди и джентльмены! – дедушка отвесил общий поклон. – Разрешите предложить тост. Произошло знаменательное событие. Сегодня я получил телеграмму из Вашингтона. Смитсоновский институт извещает меня и Кэлпурнию, что мы открыли новый вид горошка. Доселе неизвестный. С этого момента он будет называться Vicia tateii.

– Замечательно! – отозвался папа.

Мама озадаченно разглядывала деда, потом повернулась ко мне.

Гарри сказал:

– Дедушка, вы вписали наше имя в историю.

– Ты выиграла приз, Кэлли? – спросил Джим Боуи. – А какой?

– Наш приз – упоминание в научных трудах.

– В каких трудах? Что это значит? Мы их увидим?

– В один прекрасный день увидишь, Джей Би.

Папа начал аплодировать, остальные подхватили, захлопали в ладоши, прокричали: «Ура!» Этого я и ждала и немного повеселела, но не так сильно, как вы, наверно, подумали. Папа подошёл к буфету, щедро налил себе портвейна и спросил:

– Присоединишься, Маргарет?

Мама всё сверлила меня глазами.

– Маргарет!

– Что? – она повернулась к папе. – Налей немножечко. Раз уж такой случай.

– Виола, прошу тебя, – сказал дед.

– Нет, нет, мистер Тейт, я не могу, – ответила Виола, поймав мамин взгляд.

Дед, не обращая внимания на протесты, сунул ей в руки бокал, другой вручил Сан-Хуане – она даже испугалась. Все подняли бокалы. Мы в подражание взрослым подняли свои чашки с молоком.

Папа произнёс:

– За наше здоровье и процветание! За дедушку и его научные достижения! Должен признаться, иногда я не совсем понимаю, на что ты тратишь время, но сегодня мне стало ясно: игра стоит свеч! Вся семья тобою гордится.

Гарри затянул «Такой уж он славный парень», и все братья трижды прокричали: «Ура!»

– И не забудьте Кэлпурнию и её Дневник. Я требую своей доли славы, детка, – это же я подарил тебе записную книжку. Ты молодец!

Новое «Ура!», на этот раз в честь меня. Приятно было видеть сияющие мордашки братьев.

– Это правда, – сказал дедушка. – Без помощи Кэлпурнии у меня ничего бы не вышло. Альфред, твой единственный ребёнок – просто сокровище.

Он невозмутимо поднял бокал и выпил.

Единственный ребёнок? Все ошеломлённо замолчали, потом братья начали возмущённо перешёптываться.

– Прошу прощения, – дед понял свою ошибку. – Я просто оговорился. Конечно же, я имел в виду, что Кэлпурния – единственная дочь моего сына и моя единственная внучка.

Он допил свой бокал и сел на место. Пусть братья злятся, мне всё равно. Во мне всё просто бурлило от счастья. Он любит меня больше всех, разве не так? И я тоже люблю его больше всех на свете.

Глава 27

Канун Нового года

Человек почти не в состоянии или только с большим трудом может отбирать какие-либо уклонения в строении, не обнаруживающиеся чем-нибудь внешне, да и в редких случаях заботится он о внутреннем строении.

В этом году в первый раз всем нам, от Гарри до Джима Боуи, позволили не ложиться спать до полуночи, чтобы мы могли сосчитать удары часов. Прекрасное, волнующее событие, по крайней мере в теории. На самом деле все страшно нервничали. В некоторых религиозных общинах поговаривали, что в первый день нового тысячелетия наступит конец света. В газетах писали о диких бородатых людях в длинных рубахах, марширующих по улицам Остина с воззваниями: покайтесь, конец близок. Папа легкомысленно считал их шайкой психов, а Тревис, наоборот, принял всерьёз и даже спросил меня после долгих раздумий:

– Как ты думаешь, Кэлли, конец света действительно наступит?

– Нет, глупенький. Мне дедушка объяснил. Века просто отмечают течение времени. Их придумали люди. Наш календарь пришёл из Англии.

– А вдруг правда? Кто тогда присмотрит за Джесси Джеймсом? Кто покормит Банни?

Только одна возможность прекратить дискуссию.

– Не волнуйся, Тревис. Я это сделаю.

– Тогда ладно. Спасибо, Кэлли.

В шесть часов нас ждал обильный ужин. День был ненастный, но в каждой комнате весело трещал огонь. Мама выглядела спокойной и довольной. Она выпила немного шипучего вина, и это явно пошло ей на пользу. Папа произнёс множество тостов и заверил нас, что мир не идёт к концу, что в кругу любящей семьи – отца, жены и деток – он счастливейший человек на свете. От этих слов у него явно перехватило горло.

Потом мы разошлись по спальням – отдохнуть перед вечером, прочесть молитвы, обдумать свои обещания на будущий год. По традиции, каждый из нас по очереди вставал и перечислял свои обещания. Мама всё записывала и вкладывала листочки в Библию, где они лежали до следующего Нового года.

Я лежала на кровати и смотрела в темнеющее небо. С одной стороны, мне хотелось, чтобы наша жизнь шла по-прежнему, чтобы мы все вместе продолжали жить в нашем полном людей доме. С другой стороны, я мечтала о переменах, мечтала избавиться от Фентресса навсегда. Вот бы случилось что-нибудь необыкновенное, из ряда вон выходящее. Бессмысленно называть горохового мумутана в честь меня, если я всю жизнь проторчу в округе Колдуэлл, зажатом между Локхартом и Сан-Маркосом, и до самой смерти буду глядеть только на пекановые деревья да на хлопок. Дедушка говорит, что я смогу добиться всего, чего захочу. Иногда я ему верю, иногда нет. В такой хмурый, унылый день, как сегодня, в последний день уходящего века в перемены верится с трудом.

Столько всего хочется увидеть, так много сделать. И что на самом деле удастся? Я написала длинный список на последней странице Дневника. Красная кожаная обложка покоробилась, краешки страниц замахрились. Мой Дневник, мой верный друг уже полгода. Я отложила его в сторону, и меня сморил сон. Мне приснилось, что я плыву по реке. Но река какая-то странная, не похожая на нашу. Вода не голубая, а светло-зелёная, берега песчаные.

Меня разбудил удар гонга. Девять часов! Внизу нас ждали миски с обжигающе-горячей «Красоткой Бетти» – хлебным пудингом с яблоками. Каждый получил по хлопушке. Внутри обнаружились: бумажная корона, дуделка и крохотная жестяная игрушка. Сразу же начались оживлённые торговля и обмен. Потом оставалось только ждать. Младшие, не привыкшие так поздно не спать, почуяв ослабление дисциплины, носились вверх-вниз по лестнице или же засыпали прямо на ковре в гостиной.

Я съела половинку полученного на Рождество апельсина, изображая несказанное удовольствие. Скорее всего, мне просто хотелось подразнить тех, кто свой апельсин уже прикончил. Другую половинку решила сберечь на следующий век. Интересно, каков на вкус апельсин 1899 года в 1900 году?