Книга Стриптиз в кино - Нэнси Бартоломью

— Кьяра, о чем ты? Я сам виноват. Они застали меня спящим. Я ничего не слышал, не запер дверь. А твоя собака была в гостях у соседки.

И снова я услышала смех, от которого хотелось тоже смеяться, но еще больше — плакать.

— Все вы, чертовы бабы, одинаковы. — Фрэнсис прибавил шагу, я еле поспевала за ним. — На главном месте у вас что? Чувства. А не разум. И они заводят вас Бог знает куда. Но что хуже всего, они ничего не меняют. Не справятся с плохим и не вернут хорошее, если оно было.

Брат вздохнул, и я поняла, о чем он вспомнил: о своей Луис, о том, как в один паршивый день она ушла из их небольшого, похожего на все другие домика, забрав с собой все, что там было, вплоть до мебели, и оставив только свадебную фотографию в разломанной рамке под разбитым стеклом.

Я тоже вздохнула и сказала ему так:

— Может, ты и прав, Фрэнсис. Может быть, чувства ничему не могут помочь, кроме как избавить душу и сердце от лишнего гнета. Но знаю точно: если подавлять их и не давать выхода, то взорвешься. И к хорошему решению без них тоже не придешь, останешься в горьком одиночестве.

— Понимаю, Кьяра, кого ты имеешь в виду.

— Да, Фрэнсис, я и не скрываю, что говорю о тебе. А еще о тех, кто тебя любит и не может без боли смотреть, как ты себя мучаешь столько времени.

В нормальных условиях мы с ним не говорили на эти темы — он всегда уходил от разговора, а вот сейчас даже отвечал мне. Чудеса, да и только!

— Видит Бог, Кьяра, я не думал, что ты и ма так переживаете из-за того, что мы расстались с Луис. Да, я сейчас один, и что такого? А лучше было бы жить с ней, зная, что эта женщина готова задрать ноги перед любым из моих дружков? Ну уж нет! И на нее, по-твоему, я должен был тратить свои эти самые… чувства? Тогда я бы уж точно взорвался.

Увы, мы говорили с ним на разных языках.

— Фрэнсис, — сказала я, — речь не совсем об этом. Я имела в виду… как бы сказать… что вообще все нужно пропускать через чувства. И разделять их с другими людьми. В том числе чувство страха, к примеру.

Мои последние слова заставили его остановиться и посмотреть на меня как на жалкую идиотку.

— Кьяра, — удивленно произнес он, — хочешь, чтобы мы сейчас присели на эту чертову землю и я начал рассказывать тебе, как испугался, когда они меня схватили и связали, словно куклу? И что я чуть не наложил в штаны, увидев, что ты тоже у них в лапах и они собираются кокнуть мою младшую сестренку? От этого, считаешь, и тебе, и мне станет легче?

Я, пожалуй, никогда еще не видела у него на лице такой боли, такого страдания, и меня захлестнула волна любви. Я схватила его руки и сжала изо всех сил.

— Фрэнсис! — воскликнула я. — Хватит этих дурацких разговоров. Но только одно скажу: я тебя ужасно люблю! Даже когда ты несешь околесицу или делаешься каменным, как статуя. Тогда я люблю статую! Знай, что ты мой самый главный герой и я стремлюсь быть в твоих глазах такой, какой ты хочешь меня видеть. Правда, не всегда получается.

Его взгляд потеплел, когда он снисходительно заметил:

— Опять из тебя прут эти самые чувства, и ты завираешься насчет меня. Тоже мне — нашла героя.

— А ты хотел бы, чтоб я тебя осудила за то, что уснул на дежурстве, и лишила денежной премии?

Он усмехнулся, ласково толкнул меня в бок, и я отлетела на край дороги и чуть не врезалась в кусты.

— Я пожалуюсь на тебя ма!

Он вытащил из кармана монетку и протянул мне:

— Позвони ей и все расскажи.

Я чувствовала, что нам обоим стало легче — произошла разрядка, и еще около часа мы шли в более приличном настроении, даже болтали о пустяках.

Когда на пути попалось наконец кафе, я нашла применение монете Фрэнсиса и позвонила Рейдин и Пат с просьбой приехать за нами, а мой брат угостил нас обоих пиццей и кружкой пива.

Примерно в начале третьего возле нас остановился пикап с двумя пожилыми женщинами и одной собакой, и первый вопрос у них был к Фрэнсису насчет цвета его лица.

— Ударился об дверь, — ответил он. — Совсем рассеянный стал.

— Со мной такое тоже часто случается, — утешила его Рейдин, но продолжала смотреть с некоторым подозрением, как если бы он был фламандцем или пришельцем.

Мы все четверо втиснулись на широкое переднее сиденье пикапа. Флафи переползала с одних колен на другие.

Я попросила, если можно, подвезти нас с Фрэнсисом к офису адвоката Шварца, куда обещала прийти к трем часам Марла. Ее могут ожидать новые неприятности, пояснила я.

— У нее слишком большая грудь, чтобы забеременеть и родить, — сообщила Рейдин. — У меня была такая кошка. Бедняжка задохнулась.

— О каких еще неприятностях ты говоришь, Кьяра? — спросила Пат.

— Скорее, об опасности, — ответила я. — Впрочем, не уверена… Сегодня я опять получила в подарок цветы и подумала: может быть, Рейдин права и охота идет именно на нас, выступающих в клубе. А освобождение Марлы увеличивает подозрения в отношении настоящего убийцы, и он может принять срочные меры к ее устранению. Вполне вероятно, она к тому же что-то знает, но боится говорить. Фрэнсис поморщился и приложил банку содовой, которую держал в руке, к синяку под глазом.

— Кьяра, — начал он, — у меня появилось вдруг одно чувство. Вернее, предчувствие. Могу я им поделиться?

Сначала я решила, он просто подшучивает надо мной, но выражение его лица говорило об обратном, и, кажется, я догадывалась, о чем пойдет речь.

— Может, не стоит сейчас? Поделишься, когда приедем домой.

Брат оставил мою просьбу без внимания.

— Хочу сообщить тебе, — сказал он, — что предчувствие это плохое, на твоем месте я бы немедленно поставил в известность полицию и твоего друга о том, что случилось. Уверен, им было бы интересно узнать о нашем недавнем путешествии по пригородам Панама-Сити с добрыми друзьями в их белом автомобиле.

Рейдин наклонилась к Фрэнсису и внимательно вгляделась в его лицо.

— Начинаю думать, — пояснила она, — что у нас с вами один и тот же психотерапевт. Мой также постоянно призывает делиться своими чувствами со всей нашей группой. — Она помолчала и добавила: — Только мне кажется это невежливым с моей стороны: зачем им все про меня знать?

Фрэнсис откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

— Рейдин, — торжественно произнес он, — а я начинаю думать, что самая здравомыслящая из нас — это вы.

— Спасибо, Фрэнсис. — Старушка удовлетворенно улыбнулась. — Врачи называют это “аффирмация”… Признание одним человеком другого, вот что это такое…

Глава 31

Огромный дуб наклонился над кирпичной стеной у входа в офис Эрни Шварца. Сам офис представлял собой двухэтажное здание в колониальном стиле, тоже кирпичное, с белыми ставнями и черными наличниками на дверях и окнах. Все вместе было похоже на декорации к какому-нибудь фильму и совершенно не соответствовало облику хозяина, насколько я его знала. Но у Эрни были деньги, и ему захотелось, чтобы его контора выглядела именно так. На мой взгляд, в этом здании не было души хозяина. Но хуже всего, что ни в нем, ни поблизости не было нашей Марлы Бомбардировщика. Хотя она терпеть, не могла это прозвище.