Книга Вверх по лестнице в Голливуд - Рейчел Пайн

— Фил, Тони, Глория и мать президента.

— Отлично. Значит, на этом я и построю свою статью — семейная история.

— Я попрошу Кларка отправить тебе снимки — он сейчас с фотографом из Белого дома.

— Спасибо. И вот что, Карен, — прости, что я был такой скотиной после «Петь может каждый». Я вовсе не хотел, чтобы ты осталась там стоять в одиночестве.

— Эллиот, я зашиваюсь. Поговорим в другой раз?

— Обязательно. Просто все не так, как ты могла подумать.

Кларк рассылал фотографии Фила, Тони и президента прямо из пресс-центра Белого дома. К утру они уже должны были облететь весь земной шар — ценное достижение, так как «Глориос» приобрела права и на международный прокат «Ножовки». Я позвонила ему и спросила, не сможет ли он прямо сейчас послать один снимок в «Пост».

— Пахнет эксклюзивом для Эллиота Солника, — отозвался Кларк.

— Просто стараюсь дружить с прессой.

Я позвонила Эллен, чтобы поведать, как чуть не встретилась с президентом. Она молча выслушала мои заверения в том, что он просто влюбился в «Ножовку», а потом сказала:

— Не знаю, Карен. По-твоему, президенту больше нечего делать, как только торговать билетами в кино для Фила и Тони Уоксманов?

— Знаешь, Эллен, кинокартины — один из самых ценных продуктов американского экспорта. Так что президент, конечно, сделает все, чтобы поддержать эту отрасль, — холодно произнесла я.

Я повторила фразу Аллегры, которую она при мне сказала кому-то в ответ на такую же претензию.

ПРОСТОЙ ПЛАН

Вскоре после рекламной поездки по случаю премьеры «Ножовки» я поняла, что одного моего характера недостаточно для сохранения спокойствия в безумной атмосфере «Глориос». Мне удалось придумать что-то вроде мантры, которая звучала у меня в голове: «Этого не может быть на самом деле». Каждый раз, когда все происходящее вокруг становилось слишком странным, я начинала повторять эти слова. «Этого не может быть на самом деле. Этого не может быть на самом деле». Я играла словами, переставляла их. «Не может быть на самом деле этого. На самом деле этого быть не может. Это — на самом деле? Не может быть!» Порядок слов был не важен, а некоторые варианты звучали даже поэтично. Но по сути своей фраза была доказательством: все, что я видела, происходило На Самом Деле. Располагая беззвучной мантрой, которая вертелась в моей голове, я справилась с событиями нескольких следующих недель лучше, чем если бы ее у меня не было. По крайней мере я так считала. Не хотелось бы мне пережить такое опять, чтобы иметь возможность сравнивать.

Сама по себе рекламная кампания оказалась изматывающим мероприятием, безумным упражнением в контроле над разумом. «Ножовка» слишком отличалась от того, к чему привыкли люди, ведущие на местных телеканалах программы с названиями вроде «Киноминутка Марилу». Кино для них ограничивалось боевиками, историями любви и фантастическими сагами. Большинство из них фактически остались равнодушными к «Ножовке», и нам приходилось снова и снова расписывать ее достоинства — столько, сколько было нужно, чтобы в итоге склонить прессу к нашей точке зрения.

Впрочем, не слишком радушный прием «Ножовки» не помешал им высказаться в нашу пользу. В субботу, во время ленча, меня окружили журналисты, желавшие добавить свою толику к списку, который я составляла по велению Марлен: «Один из важнейших фильмов года»; «"Ножовка" — важный урок нам и нашему времени»; «У Джимми-Дейла Готорна есть дар», — и это говорила женщина, сидевшая в зале рядом со мной и прохрапевшая всю вторую половину фильма. Но отзыв есть отзыв. Я все записала и передала Марлен, которая гордо вручит Аллегре эти похвалы фильму, а та преподнесет их Мэтту, Филу и Тони как доказательство своих стараний.

И в довершение всего, когда вечером в воскресенье я, Кларк и Роберт вернулись в офис, нагруженные коробками с оставшимися рекламными буклетами для прессы, оказалось, что кабинка Роберта подверглась нападению — во всяком случае, таким было первое впечатление.

Я стояла у своего стола и пыталась найти номер «Роллинг стоун», который хотела дать Элен, когда раздался расстроенный голос Роберта:

— Эй, подойдите сюда на секундочку!

Опасаясь увидеть человека, который звонил по утрам, грызунов, а то и пьяного Хенретти, я заглянула к нему в кабинку. Кларк уже был там.

— Похоже, тебя ограбили.

— Нет, только разгромили. Посмотри внимательнее, — ответил Роберт. — Разве не видишь? Кто-то урезал мою конуру.

Он был прав: помещение выглядело намного меньше, чем изначально. Теперь Роберт мог упереться руками в одну стенку, а ногами — в другую и так повиснуть над полом.

Кларк побежал в соседнюю кабинку Марлен, которую отделяла от кабинки Роберта лишь временная перегородка.

— Вот и ответ, — пробормотал он. — Не знаю, что и думать об этой женщине.

Войдя следом, я увидела, что стенка была сдвинута и кабинка Марлен стала гораздо просторнее. А клетушка Роберта была теперь такой крохотной, что он не мог даже отодвинуть стул от стола.

Роберт дважды перебежал из своей кабинки в кабинку Марлен и обратно, словно сам себя проверяя.

— Когда же они это сделали?

— Скорее всего в пятницу, когда мы уехали, — сообразила я, смутно припоминая, что тем утром Марлен и Аллегра очень интенсивно переписывались. Марлен требовала себе дополнительную площадь, чтобы та соответствовала ее «возросшей ответственности», и Аллегра написала, что постарается найти решение.

Я повернулась к моему компьютеру, набрала «ЛЛОЙДУМЕР» и вошла в почтовый ящик Аллегры.

— Вот оно, — указала я Роберту на экран. Там высветилась длинная переписка между обеими, заканчивавшаяся предложением Аллегры сдвинуть стену.

— Но мне никто и слова не сказал! — воскликнул Роберт. — Я весь уик-энд трудился как проклятый — и вот благодарность.

Я никогда не видела его в такой ярости. По правде говоря, я вообще никогда не видела, чтобы он на что-то сердился.

Не зная, как быть, но понимая, что так это оставить нельзя, мы отправились в «Баббл-Лондж», где Кларк заказал бутылку шампанского за тысячу долларов.

Начался декабрь, и в офисе царил хаос — до конца года должны были выйти несколько фильмов, и, прежде чем зазвенят рождественские колокольчики, предстояло переделать массу дел. Фил получил уведомление Венесуэльского министерства кинематографии о том, что «Молочник» — картина, которую мы прочили в оскаровские призеры как «Лучший фильм на иностранном языке», — имел очень мало шансов быть номинированным, поскольку режиссер был австралийцем. У министерства было правило, согласно которому все фильмы, представляющие Венесуэлу на международных конкурсах, должны быть поставлены гражданами этой страны. Фил подал апелляцию и ждал ответа со дня на день. А пока он мерил шагами коридоры вокруг своего офиса и утешался огромными порциями итальянских сластей, которые Сабрина заказала для него у Веньеро.