Книга Эпитафия. Иначе не выжить - Анатолий Ковалев

– И напрасно! – снова перебила его Алиса. – Я могла бы тебя прикончить в гараже, когда ты разглядывал свои дурацкие камушки, оставив меня мерзнуть на скамейке! Револьвер был спрятан в туфле! Не знаю, что меня тогда остановило.

Только не жалость! Просто пришлось бы все переиграть, а это не входило в мои планы.

– В твои планы входило пустить пулю в лоб директору магазина «Игрушки»?

– Ты и это разнюхал? Да, я давно мечтала вышибить мозги этому мерзавцу и сотням, тысячам подобных ему! И на свой счет тоже не обольщайся!

Ее лицо перекосило от ненависти, оно стало уродливым и страшным, но Федор уже владел маленьким секретом – чудодейственным кремом, который смягчал это лицо.

– Ты красива даже в гневе, – нежно произнес он.

Алиса смутилась. Умолкла.

Он отодвинул пустую тарелку, поблагодарил за окрошку, попросил разрешения сходить в туалет. Она только кивнула в знак согласия. Справив нужду, он застал ее на кухне в той же позе – девушка сжимала пальцами виски так, будто голова могла расколоться на две половинки.

Он сел на прежнее место. Алиса, по-видимому, не торопилась запереть его в детской.

– Ты в ту ночь курила мои сигареты, – напомнил Федор. – Может, угостишь теперь своими?

– Мог бы просто попросить, без воспоминаний. И вообще хватит об этом!

– отрезала она, взяла с подоконника пачку сигарет и зажигалку и небрежно бросила их на стол.

Струи дыма, выпущенные одновременно, скрестились над столом.

– Понимаешь, – начал Федор, но тут же запнулся и махнул рукой.

Он хотел объяснить ей обреченность своего положения, что ему все равно вряд ли удастся выжить, даже если она соблаговолит даровать ему жизнь, но передумал: ей решительно наплевать на его проблемы. Стоит ли распинаться? Он замолчал.

Они молчали до тех пор, пока не загасили чинарики в грязной тарелке из-под окрошки.

– Пойдем! – тихо, но вкрадчиво приказала она. В детской было уже не так темно, когда дверь за ним снова заперли. Небо немного просветлело, и Федор высунулся в окно с непоколебимым намерением встретить рассвет. Он старался не думать о своем печальном положении. Его тоже пугал наступающий день. Каждый день, приближавший встречу с Поликарпом, его пугал. Если все-таки допустить, что Алиса не пустит ему пулю в лоб и старая горилла не придушит его, что тогда он скажет гробовщику? Как посмотрит в глаза Мишколь-цу? Эта девка по доброй воле не отдаст похищенного, и попытки обольстить ее напрасны. Балуев оказался прав, она мужененавистница: «…вышибить мозги… сотням, тысячам…» Каким злым и страшным может быть красивое лицо! А он думал, она убивала с добродушной улыбкой?

Рассвело довольно быстро, но это не доставило Федору никакого удовольствия – окна выходили на запад. Основная прелесть заключалась в сороке, которая спала на раскачивающихся от ветра проводах. Ее розовое – как у фламинго! – оперение на боках было не чем иным, как отражением восходящего светила. Федору почему-то вздумалось пробудить ото сна вздорную птицу. Может быть, для того, чтобы та насладилась рассветом? А может, просто позавидовав ее свободе? Он поднял с пола заброшенный, спущенный футбольный мяч и запустил им в сороку. Ветер отнес его совсем в другую сторону. Сорока не шелохнулась. Федор плюнул на нее и пошел спать.

Вряд ли это можно было назвать сном. Какая-то депрессивная дремота навалилась на Федора. Он слышал все, что творилось вокруг. В распухшей от мыслей голове помимо его воли вырабатывались фантастичные, нелепые планы побега. То он проходил сквозь стены, как барабашка, то, как Бэтмен, перелетал на крышу соседнего дома.

Ближе к полудню пробудился Серафимыч. Он тяжело перемещался по квартире, невыносимо скрипя рассохшимися паркетинами и несмазанными дверьми.

Федор с замиранием сердца гадал, есть ли у старой гориллы ключ от детской. А впрочем, даже если тот ворвется к нему, Федор не шелохнется, прямо как та сорока в лучах рассвета, настолько все ему омерзело.

Серафимыч сначала громко сморкался в ванной, потом гремел на кухне кастрюлями и без конца матерился.

Федор опять хотел есть и от других вынужденных процедур не отказался бы, но не мог заставить себя подняться с дивана. А барабанить в дверь теперь казалось ему последней степенью унижения, и он не понимал, как опустился до такого ночью.

В коридоре защебетала Алиса. Она о чем-то без особой охоты расспрашивала старикана, а потом Федор слышал, как она принимала душ и при этом пела, перекрикивая шум воды: «Ах, мой голубой дельтаплан! Стрелой пронзает туман…» Ей было не до него, о нем все забыли, и он скорее радовался тому, что и Серафимыч и Алиса одновременно подверглись амнезии. Федор даже решил, что навсегда останется здесь, в этой комнате, и умрет на этом кожаном диване. И, подумав так, провалился в глубокий сон, будто умер.

Его разбудила Алиса. Она стремительно ворвалась в детскую и с такой силой дернула за рубаху, что он тут же оказался на ногах.

– Что случилось?!

Она оставила без ответа его испуганный, истеричный вопрос, а лишь взяла за руку и потащила к окну.

– Ты знаешь этого человека? – Она показала на удаляющуюся фигурку.

– Да.

– Кто он?

Федор вернулся на диван, потер ладонями лицо, краем глаза заметил, что в дверях громоздится Серафимыч.

– Дайте пожрать! – попросил он.

– Кто он? – басом повторил старикан.

– Чего вы хотели, друзья мои? развеселился вдруг пленник. – Неужели думали, что меня не станут искал"? – Федора разобрал безудержный, нервный смех.

Девушка и старик прилипли к окнам в разных комнатах, забыв его запереть. Он подумал, что мог бы воспользоваться их растерянностью и броситься наутек, но что-то подсказывало ему не делать опрометчивых шагов.

– Он вернулся в магазин! – прокомментировал со своего наблюдательного пункта Серафимыч. Они снова собрались в детской.

– Говорил же я тебе, рано еще с этим соваться, тем более в магазин! – выговаривал девушке старикан. – Вот и посадили себе на хвост паразита! А все из-за твоей жадности! Давно бы уже обделали дельце, если бы не жадность твоя!

Давно бы.

– Какая тебе разница, Серафимыч? Ты собрался сегодня в райские кущи?

Вот и гуляй!

– За тебя, за дуру, переживаю!

– Не смеши!

Федор не вмешивался в их перебранку, но его удивляло, что для этого они избрали «тюремную комнату», будто нарочно сделав пленника свидетелем своих грязных дел. Сложившаяся ситуация лишь доказывала крайнюю растерянность сообщников.

– Учти, – предупредила старикана Алиса, – если ты, вместо того чтобы отправиться в райские кущи, приведешь кого-нибудь сюда, первая пуля будет твоя!