Книга Кровные узы - Роберт Линн Асприн

— Знаю. Я снова и снова твержу себе об этом, когда нахожусь рядом с ней. Она постоянно использует меня, делая вид, что выслушивает мое мнение и заботится обо мне. Но когда мы наедине, остаются только ненависть и отвращение. Это неестественно.

Кама остановилась на последней ступеньке.

— Многие мужчины сочли бы это совершенно естественным и удачным союзом.

Горечь и злость наполнили рот Уэлгрина желчью. Он едва не спросил о мужчинах Третьего отряда коммандос или пасынках, или об отце Камы, неспособном очаровывать женщин, а умеющего только насиловать их. Однако в конце концов он, сглотнув, отвел от Камы взор и уставился в пустоту.

— Иногда можно отмыться, если только скоблить тело грубой тканью до тех пор, пока не сдерешь кожу, — более мягко добавила она и скрылась из глаз.

Уэлгрин подождал, убедился, что она ушла, и лишь затем снова вышел на извилистые улицы. Между бараками гарнизона и конюшнями находились старые илсигские бани. Ситен частенько хаживала туда независимо от времени года, нередко упрашивая Трашера, помощника Уэлгрина, помочь ей развести огонь и натаскать воды. Уэлгрин, как правило, не обращал на это внимания, так как молодые очень стеснялись показывать, что проводят время вместе. Возможно, надо будет присоединиться к ним… нет, только для того, чтобы научиться разжигать огонь и последовать, как всегда, мудрому совету Камы.

Узкие улочки Лабиринта привели на улицу Запахов, в эти дни, как никогда, оправдывавшую свое название. Миновав ее, Уэлгрин пересек Распутный перекресток и углубился в квартал, где теснились скотобойни, кожевенные мастерские и лечебницы. Год назад здесь обитали мертвые: эта часть Санктуария была отдана магии и потусторонним силам. На какое-то время сразу после весенней вспышки чумы квартал почти опустел, но теперь заполнился вновь.

Терон по всей империи огласил свой указ восстановить стены Санктуария. Поодиночке, по двое или небольшими группами люди начали стекаться к клоаке империи в поисках счастья. Разнорабочие, седьмые сыновья, беженцы от продолжающейся у Стены Чародеев заварухи заняли пустующие здания Распутного квартала и нанялись в строительные отряды. Они пили, шлялись по бабам и вообще развлекались так, что старожилы Санктуария только кривили губы. Эти люди полны были великих ожиданий, которые город еще не успел выбить из них.

У них появились собственные таверны — «Сломанная Киянка», «Дыра Танкера» и «Рыгающий Билли», выстроившиеся в ряд, заливающие звуками и светом Двор Требухи, несмотря на ночную жару. Уэлгрин увидел, как из ярко освещенных дверей вышел, пошатываясь, мужчина и, облегчившись прямо посреди улицы, куда-то побрел.

Новоприбывшие не попадали в крупные переделки — пока.

В скотобойнях кипела работа. Возле стен высокими кучами были сложены мешки с известью. Лунный свет превращал пыль в желто-зеленое свечение и отражался от брюшек ночных мух, раскрашенных, словно драгоценные камни, насекомых, недавно появившихся здесь и слишком красивых, чтобы быть вредителями.

Уэлгрин смотрел на безудержный хоровод мух. Его неземная красота прогнала из его мыслей зловоние и жару, но все же он остался достаточно внимателен, чтобы почувствовать присутствие незнакомца. Он незаметно напрягся и, установив источник звука, позволил пальцам незаметно опуститься по перевязи к рукоятке меча. Мгновенно развернувшись, Уэлгрин встал в стойку, и тут незнакомец окликнул его.

— Эй! Командор?

Уэлгрин узнал голос и, вспомнив всех богов, пожалел об этом. По-прежнему держа меч наготове, он выпрямился.

— Да, это я. Чего тебе нужно, Зип?

Ранканец подождал, пока предводитель НФОС выйдет на улицу. На лице юноши лежала отвратительная печать — свидетельство предательства Ченаи. Когда-то он был горд тем, что Санктуарий не оставил на нем отметин. Эти дни, похоже, окончились.

— Ты держишь обещания, командор? Нервно переместив вес на другую ногу, Уэлгрин с нескрываемым недовольством убрал меч в ножны.

— Да, я держу обещания. У тебя затруднения, с которыми ты не можешь справиться сам?

Мужчины не испытывали друг к другу любви. Это Зипу принадлежал топор, вспоровший живот Иллиры и убивший ее дочь. В тот день они собирались биться не на жизнь, а на смерть, и только случайное вмешательство Темпуса остановило их. Уэлгрин считал весьма вероятным, что когда-нибудь завершит начатое дело; когда-нибудь после того, как Темпус уедет и исчезновение Зипа не вызовет ненужных вопросов.

— Не у меня лично — если только ты не солгал и своему жрецу, и Риддлеру. Ну так как, пойдешь со мной?

Уэлгрин, которому все это совершенно не нравилось, шагнул следом за Зипом в хитросплетение переулков. Правда состояла в том, и начальник гарнизона знал это, что чувства Зипа не были личными. У него с Иллирой больше года назад произошла стычка, и Зип пырнул ее ножом, но это не имело никакого отношения к нападению на ее дочь и не означало, что Зип испытывал к ней ненависть более сильную, чем ко всем остальным. Фарс Темпуса у Крысиного водопада, похоже, обеспечил преданность Зипа и его хорошее поведение — настолько, насколько это вообще можно было обеспечить.

Поэтому на самом деле у Уэлгрина не было никаких причин покрываться холодной испариной, когда они прошли еще через один подвал и он понял, что без посторонней помощи не сможет до восхода солнца выбраться на знакомые улицы.

Они очутились еще в одном тайном доме НФОС, старом неприветливом сооружении, единственная дверь которого выходила в глухой дворик. Взглянув на крыши, Уэлгрин понял, что находится не дальше чем в броске камня от Просторной улицы, но он даже не представлял себе, что эти дом и дворик вообще существуют. Он задумался: сколько еще подобных тайных мест сохранил НФОС.

— Нам наверх, — окликнул его Зип и скрылся за полуразвалившейся дверью.

Глазам Уэлгрина потребовалось некоторое время на то, чтобы привыкнуть к наполненной смутными тенями темноте внутри дома. Из комнаты, в которую его вел Зип, неслись стоны и причитания. Факельщик предложил Зипу и двум другим уцелевшим «навозникам» залечить раны в укромном месте во дворце. Зип отказался, за себя и своих людей: Уэлгрин подумал, что теперь, наверное, он об этом жалеет.

Запах крови в тесной комнатенке, в которую они вошли, был очень сильный. Сальная свеча обеспечивала помещение дрожащим задымленным светом. Сняв подсвечник со стены, Уэлгрин осмотрел помещение. Отстранив юношу, он направился в угол, откуда доносились стенания, и вдруг замер на месте.

— Это женщина!

— Точно, — ответил Зип. — Она в таком состоянии вот уже трое суток. Мы надеялись, что к восходу солнца все закончится. Но ей стало только хуже. Ты поможешь?

Уэлгрин опустился на колени, и его худшие опасения подтвердились. Перед ним лежала не боец НФОС, это даже была не жертва частной ссоры, нет, это была девушка, почти ребенок. Она лежала на грязном дереве, в разорванных лохмотьях, пытаясь исторгнуть младенца из своего чрева.