Книга Бессмертные - Клаудия Грэй

— Подышим свежим воздухом?

Они вышли наружу. Облака этой ночью скрывали луну, так чтоединственным источником света служили окна зала Лафайета, где вырисовывалисьсилуэты танцующих. Один из присматривающих за приличиями стариков шагнулвперед, намереваясь преградить им путь, но Жюльен метнул на него пронзительныйвзгляд, и старик, казалось, напрочь забыл о молодой парочке, что среди ночиускользнула в сад.

— Вот мы и пришли, моя любезная Патрисия.

Жюльен накрыл ладонями ее голые плечи чуть выше кружевныхрукавов платья.

— Вы тоже скучали по мне?

— Я думаю, что вы пришли ко мне в дом минувшей ночью, —заговорила Патрисия. — Я думаю, что вы убили Ам… кузнеца. И вероятно, выпытались убить и меня тоже.

— Любопытный набор обвинений.

Большой палец Жюльена вычерчивал маленькие круги на ее коже.Ее противоестественно тянуло к нему: между ними словно возникла некая связь, непозволяющая ей бежать. Его губы почти касались ее волос.

— И зачем бы мне все это делать? Кроме визита в вашдом, разумеется. Любой мужчина захотел бы оказаться к вам поближе.

— Я помню, как вы пришли. И укусили меня.

Она обернулась к нему, надеясь застать его врасплох. Вместоэтого Жюльен улыбнулся, и на этот раз его удовольствие явно было искренним.

— Потрясающе! Большинство людей этого не запоминают,если только не остаются бодрствовать, а я целой и невредимой уложил вас спать.И, если вам любопытно, столь же невинной, как и застал. Хотя меня терзалоискушение.

— Значит, это правда. — Патрисия коснуласьпальцами чувствительной кожи на горле. — Вы… вы вампир.

— И хочу, чтобы вы тоже им стали.

Патрисия не сумела найтись с ответом. Речь и воображениеразом подвели ее. Больше всего на свете ей хотелось бежать, но она помнила, чтосказала ей Альтея однажды, когда они увидели на улице бешеного пса с капающейиз пасти пеной: «Не беги. Если ты побежишь, это лишь подтолкнет его броситьсяна тебя».

Она схватилась обеими руками за ближайшее дерево, словнопытаясь устоять на ногах, — а затем быстро отломила целый сук, дюймовшести в длину.

— Я слышала истории о таких, как вы. И знаю, чтоделать.

С этими словами Патрисия взмахнула новообретенным колом.

Он лишь рассмеялся.

— Вы слышали сказки, в которых нет ни капли истины. Кслову, нас нельзя убить при помощи кола.

Не солгал ли он, чтобы спастись? Нет, поняла Патрисия.Жюльен совершенно ее не боялся. Она почувствовала себя маленькой и глупой имедленно опустила руку с палкой.

— Вот огонь — огонь действительно опасен.Обезглавливание тоже.

Каштановые волосы взметнулись за его спиной, подхваченныеслучайным ветерком.

— Я говорю это, поскольку вам понадобится знание такогорода, когда вы будете со мной рядом. А еще потому, что у вас нет при себе ниогня, ни клинка.

— О боже, — прошептала Патрисия.

Она всегда полагала, что у нее нет выбора в жизни, но насамом деле не представляла себе, каково это — быть загнанной в угол. Вплоть доэтого самого мгновения, когда ее пригвоздил к месту жадный взгляд вампира.

Жюльен взял ее за руки.

— Как только я вас увидел, я понял, что в вас есть этаискра силы. Наш мир не предназначен для слабых, Патрисия. Кроме того, этаповерхностная, пустая жизнь в завуалированном рабстве — она претит вам.Ненависть к ней пылает в вас, словно костер. Я хочу наделить вас силой, какойвы и не могли бы себе вообразить. Вместе мы превратим мир в свой праздничныйстол.

Он говорил о силе.

Мгновенно она поняла, что у нее все же есть выбор. И онанамеревалась его сделать. Патрисия запрокинула голову назад.

— Пейте.

— Моя прекрасная дева.

Его зубы медленно удлинились до клыков, кошмарным образомизменяя усмешку. Патрисия отчаянно дрожала от страха, но не бросилась бежать.Ей пришло на ум, что, если легенды о вампирах не лгут, она вот-вот умрет. Еслибы Амос не погиб, она бы ни за что так просто не отказалась от собственнойжизни. Но без него ей остался лишь один путь.

Она посмотрела вверх, на луну, серебристую и затянутуютонкими облаками. Странно было понимать: это последнее, что она увидит в жизни.Никогда прежде луна не казалась ей такой красивой.

Затем Жюльен притиснул ее к ближайшему дереву, сжимая еепредплечья пальцами, будто железными оковами, и разорвал ей горло.

Боль затмила все остальное, даже страх перед вампиром. Дажелуну.

Над миром висело молчание.

Патрисия и не представляла, что тишина может быть стольвсепоглощающей. Раньше она не отдавала себе отчета, что слышит биениесобственного сердца или что звуки, которые до нее обыкновенно доносятся,просачиваются сквозь тишайший шелест крови в ее барабанных перепонках. Теперьвсе это исчезло.

Открыв глаза, она обнаружила, что лежит на земле, а еебледно-желтое платье покрыто грязью. Жюльен стоял рядом, жадно наблюдая за ней.

«Я мертва», — подумала она.

Нечто жизненно важное в ней — сильное и доброе — исчезло, иона чувствовала себя опустошенной. Как если бы отныне она не могла слышать иныхзвуков, кроме эха, не могла прикоснуться ни к чему, кроме тени. Чистый потокнепрерывных перемен, бегущий сквозь каждое живое существо, замер в ней навеки.

Больно не было. Но даже мука умирания была лучше, чем самасмерть.

— Чувство потери скоро пройдет, — заметилЖюльен. — Особенно когда ты увидишь, на что мы способны.

Патрисия медленно села. Лепестки раздавленной камелии,вплетенной в ее прическу, осыпались ей на платье.

— Я голодна, — только и нашлась она что сказать.

Жюльен усмехнулся.

— Все мы пробуждаемся голодными. Давай найдем тебечто-нибудь перекусить. О, взгляни-ка, вон кто-то идет.

В сад ввалился Бергард Уилкинс, изрядно пьяный. ВпервыеПатрисия заметила, что музыка или гул голосов изнутри здания уже не слышны;должно быть, она умерла несколько часов назад.

Альтея будет гадать, куда она подевалась.

Бергард схватился за пухлый живот, почти не владея собой, норазом забыл о своем недомогании, когда увидел Жюльена, нависшего над Патрисией.

— В чем дело? — спросил он. — Ларро, старина,не стоит быть грубым с дамами.

— Не нужно беспокоиться о Патрисии, — заверил егоЖюльен. — Ей лучше, чем когда бы то ни было прежде. Не правда ли, дорогаямоя?

Патрисия склонила голову набок. Каким-то образом онаслышала, как бьется сердце Бергарда. Каждый удар действовал на нее, как призывныйбой барабана. Внутри Бергарда текла кровь — горячая, живая кровь…