Книга Мертвые из Верхнего Лога - Марьяна Романова

Через сорок пять минут должен был вернуться Хунсаг, и Даша начала паниковать, — все же это была жестокая игра с жизнью на кону. Ведь ясно же: Хунсаг мягок с нею лишь до той поры, пока она ему интересна.

Старалась Даша изо всех сил. Прочла все книги, которые были ей предложены, — Блаватскую (переписанную от руки Хунсагом, немного упрощенную), Книгу Соломона, Коран, Библию, Упанишады. Прочитала главы из Канта — там, где он отвергает существование высших сил и взамен обожествляет человеческое сознание, из Фихте, который считал, что «нет ничего, кроме личного я», из Людвига Фейербаха, считавшего, что человек — создатель, а Бог — создание. «Любовь бога ко мне есть лишь обоготворенная любовь к себе», — бормотала Даша, стараясь правильно уложить в сознании такие сложные для ее возраста понятия.

А еще прочитала Штирнера, который был скромным преподавателем школы для девочек и писал, что пороки существуют только для того, кто борется против них. «Когда мир становится мне поперек дороги, я поглощу его», — записала Даша в тетрадь, которую выдал ей Хунсаг.

И Ницше — безусловно, было много Ницше. «Ты должен создать высшее тело, ты должен создать создающего». «Умерли все боги, так пусть будет жить сверхчеловек».

Среди книг имелся и роман и «Преступление и наказание», так же выборочно переписанный от руки. Красным карандашом был подчеркнут момент, когда Раскольников доказывает судебному следователю права выдающихся людей переступать через моральные препятствия.

Она прочла «Диалоги о естественной религии» Давида Юма и какие-то современные теории позитивных психологов, которые показались ей детским лепетом по сравнению с тяжеловесными текстами, сражающимися с нею, как драконы.

Чтением Даша не ограничилась. Она больше не жаловалась на голод, хотя кто бы знал, как это оказалось трудно. В ее семье не было культа еды, богемная мать никогда не кормила дочку по режиму. Еда воспринималась приятной пунктирной линией, сопровождающей жизнь, и девочка часто перекусывала на ходу, ела что попало. Но когда ее перевели на обычный рацион лесной деревни — травы, коренья и орешки, она вдруг почувствовала, что мысль о кусочке обычного хлеба или карамельке заставляет увлажниться глаза.

Лада, конечно, воспользовалась случаем — сама она называла это испытанием прочности, но Даша понимала, что руководит ею не желание воспитать сильного воина, а зависть, ревность, ненависть и надежда, что однажды Даша сорвется и разочарует Хунсага. Короче, Лада пекла чаще обычного. В доме так одурманивающее пахло теплым сладким тестом, что хотелось выть. Пирожки и ватрушки — такие свежие, дышащие, теплые, румяно-золотистые — всегда лежали на столе, накрытые тонким льняным полотенчиком. Руку протяни — и попадешь в запретный рай. Даша старалась чаще бывать вне дома, но по ночам ей снились пряничные домики и колдунья, ласково зовущая из окна.

Когда книги были изучены, Хунсаг начал давать ей первые задания. Он научил ее расслабляться — поступательно «отпускать» одну часть тела за другой, пока организм не погрузится в глубочайший надежный качественный сон. Это умение очень пригодилось — из-за вечно пустого желудка девочка почти потеряла сон. Он научил Дашу задерживать дыхание на восемь минут — та сначала боялась, но выяснилось, что все не так трудно, если доверчиво и старательно следовать его указаниям. Хунсаг был хорошим учителем — терпеливым и грамотным. Даша быстро втянулась. Никогда в жизни ей не было так интересно, никогда и ничего до такой степени не увлекало ее.

Она научилась так имитировать голоса лесных птиц, что те начали ей отвечать. Научилась находить травки, снимающие боль. Предсказывать погоду. Читать простейшие мысли: Хунсаг рисовал на листе бумаги что-то простое — яркий треугольник или схематичный автомобильчик, а Даша пыталась угадать, что учитель имел в виду, и почти никогда не ошибалась.

Девочка видела, как радуется Хунсаг, когда у нее все получается, и отчего-то радость была, как ялтинский сентябрьский пляж, обнимающей и теплой.

Ее положение в деревне изменилось. Если раньше на нее в лучшем случае не обращали внимания, то теперь при приближении девочки все почтительно опускали глаза, как будто бы та была коронованной особой. Даже Лада со временем перестала дразнить ее вслух, хоть и позволяла себе недобрые взгляды.

Сперва Даше было неловко, а спустя какое-то время стало даже лестно. Она всегда ощущала себя обычной девчонкой — и вдруг взрослые люди едва ей не молятся, ловят обрывки ее слов и стараются угодить.

Только вот чертов стакан никак не поддавался.

Обычный граненый стакан, но он мог испортить ее жизнь, точно мрачный артефакт черной магии. Даша смотрела на него исподлобья и прямо, представляла, как стакан срывается со стола, летит на пол и разбивается на сотни поблескивающих стеклянных брызг (Хунсаг учил ясно видеть желаемое уже свершившимся)… Ничего не помогало.

— Не получается? — раздался спокойный голос из-за ее спины.

Он всегда подходил бесшумно.

Даша была вынуждена с досадой покачать головой.

— Ладно. — Приблизившись, Хунсаг погладил ее по волосам. — Да, задание сложное. Но… Вот, смотри.

Усевшись на стул напротив нее, он вперил взгляд в стакан, и так прошло несколько минут. Даша уже начала скучать, как вдруг на лбу мужчины выступили мелкие капли пота, и она поняла, вернее, почувствовала: сейчас что-то произойдет. Ей стало жарко, как будто бы остановившийся взгляд учителя был адресован не только стакану, но и отчасти ей самой. В голове как будто надули воздушный шарик, заложило уши, Даша подняла руки, чтобы потереть глаза, — а в итоге пропустила момент, когда невидимая рука отшвырнула стакан в сторону и тот раскололся на мелкие кусочки.

Головная боль тут же ослабла, а затем и вовсе покинула ее.

— Это… чудо, — выдохнула потрясенная Даша.

— Чудес не существует, — улыбнулся Хунсаг. — Только неисследованные возможности. Что ж, раз не сумела разбить стакан, хотя бы собери осколки.

Однажды Хунсаг привел к Даше какого-то парнишку, совсем юного. У того были мечтательные голубые глаза и детская ямочка на подбородке. Казалось, он не отдает себе отчета, где находится, почему вокруг него — лес и какие-то незнакомые люди, почему кто-то с ним ласков, а кто-то равнодушно проходит мимо. Взгляд его был туманным.

Даша, конечно, поняла, что тут не обошлось без отвара, каким когда-то опаивали и ее саму. На секунду ей стало жалко бедного одураченного юношу, улыбавшегося ей с олигофрени ческой приветливостью. Но она отогнала эти мысли. Все последние дни Хунсаг внушал ей, что есть люди, которые толкают мир вперед, и другие, которые тормозят развитие. Если конец света когда-нибудь случится, то только из-за них, последних. Поэтому первые (к коим относятся и он сам, и Даша), конечно по возможности, не должны причинять представителям чуждого лагеря зла. Но если встанет вопрос: выбрать жизнь одного или другого, предпочесть нужно, разумеется, того, кто почти относится к новой, более развитой расе. Человек новой расы должен относиться к человеку старой расы примерно так, как люди относятся к домашнему скоту. Заботиться, не обижать понапрасну, но точно знать, что однажды гусь отправится прямиком на рождественский стол, и ничего трагического в том нет, потому что таково его предназначение.