Книга Без веры - Карин Слотер

Это по крайней мере объясняет, почему его нет в базе данных! Хотя с исправительными заведениями Коннолли наверняка знаком не понаслышке. Такая живость и осторожность только в тюрьме приобретаются. Коул постоянно настороже, словно готов к побегу.

— Что с рукой? — поинтересовалась детектив, и Толливер заметил тонкий, сантиметра в два длиной порез на правом указательном пальце Коула. На первый взгляд ничего особенного, самое обычное бытовое повреждение, такое легко получить, когда занимаешься ручным трудом и на секунду теряешь бдительность.

— В поле поранился, — глядя на порез, признался Коннолли. — Нужно было пластырем заклеить.

— Долго служили в армии? — не оставляла его в покое Лена.

Десятник удивился, но женщина показала на темневшую на плече татуировку. Джеффри узнал символ военной части, хотя какой именно, вспомнить не мог. Чуть ниже картинка погрубее, ее явно в тюрьме сделали. Еще Коннолли при помощи иглы и пасты от шариковой ручки набил «Иисус — спаситель», да так глубоко, что не сведешь.

— Двенадцать лет, пока не вышвырнули, — отозвался Коул, а потом, словно угадав следующий вопрос, добавил: — Поставили условие: принудительное лечение или вон! — Он будто смахнул с ладони невидимую соринку. — Увольнение с лишением прав и привилегий.

— Похоже, вам пришлось туго.

— Не то слово, — кивнул десятник, положив руку на Библию. Вряд ли он собирался говорить только правду, но картинка получилась премиленькая. Коннолли, вне всякого сомнения, умел отвечать на вопросы, не сообщая практически ничего ценного. Хрестоматийный пример того, как использовать увертки и отговорки: расправляете плечи, смотрите прямо в глаза и прибавляете к уравнению беседы любое неочевидное высказывание. — Но на «гражданке» еще сложнее!

— Почему вы так считаете? — подыграла Коулу детектив.

— В семнадцать меня арестовали при попытке вскрыть машину, — держа правую руку на Библии, рассказывал Коннолли. — Судья прямо сказал: либо в армию, либо в тюрьму. Так что, извините за выражение, прямо от материнской груди я попал в объятия Дяди Сэма. — В глазах десятника загорелся огонек. Несколько минут — и Коннолли ослабил бдительность, считая Лену «своим парнем». Из настороженного субъекта он превратился в доброго дедушку, готового ответить на любые вопросы, ну хотя бы на те, что казались безопасными. — Я не знал, как вести себя в реальном мире. Демобилизовавшись, тут же встретил дружков, которые предложили ограбить круглосуточный магазин.

Ну, если брать по доллару с каждого смертника, творческий путь которого начался с круглосуточных магазинов, в два счета миллионером станешь!

— Один из ребят настучал копам: надеялся, срок за наркотики скостят. Так что, едва переступив порог магазина, я оказался в наручниках. — Коннолли весело засмеялся, а глаза продолжали блестеть. — В тюрьме было классно, совсем как в армии. Три раза в день приличная кормежка, каждая минута расписана: спать, жрать, срать — все по сигналу. В общем, когда на горизонте замаячило досрочное освобождение, я решил остаться.

— Весь срок отсидели?

— Да, именно, — выпятил грудь Коннолли. — Судью мое поведение просто бесило, хотя характер у меня был еще тот. Надзиратели тоже на стенку лезли…

— И что же они делали?

— Ну, отметинки ставили. — Десятник показал на фингал Джеффри, по всей видимости, давая понять, что не забыл о его присутствии.

— Что, и драться приходилось?

— Да, и нередко, — признал Коннолли, оценивающе оглядывая Лену. Толливер знал, помощница к подобным выходкам готова, а допрос Коула Коннолли по определению не мог быть легким.

— Значит, в тюрьме вы обрели Иисуса? — уточнила детектив. — Поразительно, как часто это происходит за решеткой!

Эти слова Коннолли явно не понравились: кулаки сжались, тело превратилось в тугую пружину. Молодец, Лена, тон именно тот, что нужно, и из-под доброго дедушки начал проглядывать безжалостный, не терпящий возражений старик, которого Джеффри с помощницей встретили в поле.

— Ну, в тюрьме появляется много времени, можно обо всем подумать, — чуть мягче проговорила детектив.

Напряженный, словно готовая к броску змея, Коннолли кивнул. Внешне вольная поза Лены не изменилась: ноги вытянуты, рука лежит на соседнем стуле. Однако Джеффри заметил: левая ладонь женщины коснулась пистолета — значит, чувствует опасность.

— Лишение свободы — испытание для любого человека, — бодро начала детектив, будто перенимая ораторские навыки десятника. — Одних тюрьма делает слабее, других, наоборот, сильнее.

— Да уж.

— Некоторые вообще ломаются, особенно под влиянием наркотиков.

— Вы еще раз правы, мэм, на зоне их достать проще, чем на воле.

— Столько свободного времени — под кайфом оно быстрее проходит.

Десятник по-прежнему напоминал готовую к броску кобру, и Толливер забеспокоился, не перегнула ли Лена палку.

— Я тоже прошел через наркотики, — буркнул Коннолли, — и никогда не скрывал. Это зло, самое настоящее зло, оно затягивает, заставляет совершать ужасные поступки. Чтобы бороться с ним, нужна сила. — Он поднял глаза на инспектора Адамс: безграничная вера вытеснила в них злость столь же быстро, как масло — воду. — Я слабый человек, но увидел свет и стал молить Господа о спасении. Случилось чудо: он услышал меня и протянул руку помощи. — Десятник поднял свою руку, будто показывая, как все произошло. — Я взял ее и сказал: «Да, Господи, помоги мне встать с колен. Помоги переродиться!»

— Как быстро все свершилось, — заметила Лена. — И что заставило вас… хм… пересмотреть свои взгляды?

— За год до моего освобождения в тюрьму начал приезжать Томас. Он посланник Божий. Его устами Господь указал мне путь к спасению.

— Томас — это отец Льва?

— Он участвовал в программе помощи заключенным, — пояснил десятник. — Мы, зеки, любим, чтобы все было тихо: ходишь себе в церковь, на собрания — в таких местах не встретишь головорезов, способных спровоцировать своими идиотскими выходками. — Коул рассмеялся, снова превращаясь в добродушного дедушку, каким прикидывался до неожиданной вспышки. — Никогда не думал, что стану религиозным фанатиком. Человек либо живет с Иисусом, либо восстает против него. Я решил восстать, и за этот грех меня ожидала одинокая мучительная смерть.

— Но тут вы встретили Томаса Уорда?

— После инфаркта он сильно ослаб, но тогда был сильным, как лев. Томас, благослови его Господи, спас мою душу и приютил меня после освобождения.

— Кормил три раза в день? — подсказала Лена, вспомнив восторги Коннолли от армейского и тюремного быта.

— Ха-ха-ха! — загрохотал старик и, развеселившись от такого сравнения, ударил ладонью по столу. Листочки разлетелись, и он сложил их аккуратной стопкой. — Пожалуй, можно и так сказать. В душе я был и остаюсь солдатом, только теперь я служу Господу.