Книга Провидец. Город мертвецов - Динар Шагалиев

все таки рассказал свою историю.

Как оказалось, в тот роковой день, во время покушения на царя, когда прогремел взрыв на Императорской площади, получивший ранение Кархонен, так и не доехал до госпиталя, в который я его отправил на экипаже скорой помощи. Вместо того, упрямый чухонец вышел на мостовой, добрался до своей лавки и наглухо заперся в ней, чтобы спокойно зализывать свои раны. Как оказалось, это решение было ничем иным, как божьим промыслом: доберись он до госпиталя - съели бы его со всеми потрохами. С тех пор Элиас по - тихоньку и приспособился к новой жизни. Страшное же своё увечье он получил годом позже, исключительно по своей рассеянности и пренебрежения техникой безопасности: лопнула трубка на экспериментом прототипе Глушила, ошпарив его лицо кипящим маслом...

- Я думал, что ты погиб, Элиас, - отпустил я взгляд, помешивая ложкой пустую чашку, когда друг закончил свой рассказ. - Оттого и в город не совался.

- Вот и хорошо, что так думал, - махнул Элиас. - По правде говоря, вас и сейчас тут быть не должно.

- Никого тут быть не должно, - заключила Настя. - Здесь не место для живых. Кстати, Пахом Никифорович...

- Просто Пахом, Анастасия Александровна, прошу вас... - прервал её здоровяк, тихонько поставив чашку на мраморный стол.

- Пахом, - кивнула Настя, - отчего вы не уходите из города? Что вас останавливает? Ума не приложу.

- Есть у нас тут один деятель, царек местный, Бароном кличут...

- Случаем, не глава ли это Табора? - уточнил я.

- Он и есть, - кивнул тот.

- И что же? - удивилась Настя. - Всего лишь один человек чинит вам препятствие?

Элиас достал из ящика за креслом мешочек сушеных яблок и положил на стол.

— Тут вот какое дело, Анастасия Александровна, — произнес здоровяк. — Барон этот, он… он своего рода гений. Гений всамделишний, а не шут какой-нибудь из бульварных романчиков. За каких-то полгода он сумел устроить так, что все кругом стали в нём нуждаться.

Судя по тому, как Пахом замялся на слове «нуждаться», эти речи не доставляли ему удовольствия. Однако он продолжил:

— Поначалу все было весьма неплохо: жили себе как в сумасшедшем доме, потому как многих хитростей еще не знали.

Элиас поддержал его:

— Пахом правду говорит. Поначалу держался барон наособицу, пока не смекнул, как делать на гнилостном тумане хорошие деньги, перегоняя его в желтуху. Я слышал, мол он много экспериментировал: испытывал препарат на своих друзьях-евреях. Выдавал, наверное, за морфий. Но в итоге многих поубивал, и тогда евреи обозлились на него.

— Кроме некого Копельмана, — заметил Пахом.

— Именно, - согласился Корхонен. - Он правая рука барона и ведет за него все дела в Петербурге. Коленька поди знает, - кивнул Элиас в мою сторону. - Так вот, барон этот, построил на желтой гадости маленькую империю и деньги гребет обеими руками, но вот на что их тратит — одному богу ведомо.

— Здесь, под землей? - спросила Настя.

— Точно, — кивнул Пахом. — Кредитные билеты здесь мало чего стоят. Подозреваю, деньги у него уходят на металл, на всякие детали, шестеренки и все такое прочее. Делать машины из воздуха он пока не умеет, а от металла с поверхности, как правило, никакого толку.

— Почему?

Ответил Элиас:

— Из-за гадкого тумана все ржавеет с невероятной быстротой. Если металлические детали хорошенько смазывать, можно замедлить процесс. А у барона есть какая-то особая мазь — вроде гончарной, — которая неплохо защищает сталь.

— Он безвылазно сидит в своем секторе, — сообщил Пахом. — Сам себя объявил королем, а в Табор, как и раньше, никто особо не суется. Хотя поблизости до сих пор живет кое-кто из еврейской общины — на границе их старого квартала.

- Зачем барону столько металла? - спросил я, подкручивая усы. - Быть может, он просто наживает капитал и, в один прекрасный день, упорхнёт в лучшую жизнь.

- Вот поди да спроси, - махнул Элиас. - Говорят ведь тебе, что барон - безумец.

- Тем более, он контролирует почти все, что происходит в городе, - пояснил Пахом. - Вся контрабанда под его ногтем. Чтобы вывозить отсюда желтуху, надобно платить барону налог; и всем худым на совесть преступным элементам, которые потом вываривают отраву, приходится отваливать коврижки за рецепт. Еще ведь есть перевозчики, распространители — они все тоже ему платят. Для каждого у него находится кредит — мол, отдашь потом из прибыли. Но как-то так выходит, что никто еще пока не сумел расплатиться с ним до конца. Всплывают проценты, комиссии и прочие фокусы, и в результате человек понимает, что принадлежит ему с потрохами...

— Даже вы... - сделал я вывод.

Пахом заерзал.

— Больше года уже миновало. А ему все мало. Всегда выясняется, что мы еще что-то должны. Деньги, сведения. Конца не видать.

— А если откажетесь отдавать? - нахмурилась Настя.

Здоровяк скривил рот, подбирая слова.

— Он придет и заберет своё, госпожа Анастасия. У него всюду глаза и уши, а Плащуны и рады ему служить. В подполье свои порядки. С одного кабака, как бы не хотелось, сыт не будешь, а кушать страсть как хочется. Мы… мы тут занимаемся такими делами, что… если о них прознают за пределами города, то мигом окажемся пред очами судьи. Барон на этом играет: угрожает, что всех нас вышвырнет и оставит на милость закона — какого уж ни есть. А слово он свое держит...

На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь неугомонным тиканьем часов.

- Выходит, барончик этот - ещё та напасть, - сделала вывод Настя. - Похлеще даже этого ядовитого тумана и кадавров.

- Так-то оно так, - потянулся Элиас к яблокам. - Только вот кадавры когда - нибудь истлеют, барон, быть может, случайно помрёт, а вот с туманом этим проклятым всё уже не слава богу.

- Что ты имеешь этим сказать, Элиас? - нахмурил я брови.

- А то, Коленька, - пояснил Корхонен, - что туман каждый месяц сгущается. Раньше по ночам было видно звезды, а теперь только луну, да и то если светит ярко. Мне видится, что рано или поздно, — начал он, отодвигаясь вместе с подушкой и усаживаясь так, чтобы удобнее было говорить, — случится знаете что, господа хорошие?

— Нет, - помотал головой Пахом

— Однажды миазмов в