Книга Южный горизонт (повести и рассказы) - Оразбек Сарсенбаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Десять суток пробыл он тогда в ауле, как бы заново ощутив, испытав всю сладость вольной жизни. Братья еще не успели разделить немалое отцовское имущество. Только большой дом поделили между собой полюбовно. На долю его и Шрынгуль достались три просторные комнаты. Молодые, беззаботные, они щедро и пылко предавались своей любви, без оглядки одаривая друг друга счастьем. Абсаттар к тому времени возмужал, осмелел, охотно заигрывал, шутил с женой. Посмеивался над ее ненасытностью: "Да как ты, голубушка, без меня тут обходишься?!" Шрынгуль загадочно, томно улыбалась. Она находилась в той недолгой прекрасной поре, когда женщину невольно сравнивают с павой. Еще заметнее пылал румянец на ее тугих щеках, еще пышней вздымались горячие, упругие груди. На прощание она при всех бросилась ему на шею. И он на многолюдном перроне замечал только ее, одну ее, и, забыв про мужское достоинство, про сдержанность, презрев обычаи предков, средь белого дня жадно обнимал, тискал, ласкал, целовал родную жену. Тетушки от смущения себя за щеки щипали, отворачивались, за рукав его одергивали: "Да уймись ты! Бабу, что ли, не видел? Постыдись людей. Срам какой, ойбай".
Какие были времена, о боже! Дух захватывает от одних воспоминаний. Никогда никто больше его так не встречал, не провожал, не любил.
Эх, Шрынгуль, Шрынгуль… Горька была твоя измена!
Всего лишь год спустя, когда до возвращения мужа остались уже не месяцы, не недели — считанные дни, в одну темную ночь исчезла она вдруг из дома, убежала с проходимцем — все с тем же лихим шофером, который увез ее однажды насильно, и теперь, отсидев три года, шлялся без дела по аулам. Этот необъяснимый, бездумный, безумный порыв Шрынгуль на всю жизнь потряс Абсаттара. Почему?.. Почему?!. На этот вопрос, сколько бы ни думал, он не находил ответа. Ведь была же, была любовь! Он души в ней не чаял. Она тоже не однажды клялась в верности. Она не знала лишений. Ей все было доступно, все позволено. Старший брат с женой чуть ли не на руках ее носили. И он никогда, ни разу ее не обижал. Так почему… зачем она так поступила? Какое черное затмение на нее нашло? Что связывало ее с тем насильником? Если необузданная страсть, то как она могла отдать его под суд тогда, три года назад? Напрасно, в поисках ответа, ломал он себе голову.
Только и с тем лихим шофером недолго длилась ее супружеская жизнь. И года не прошло, как она, вся истрепанная, измотанная, вернулась к отцу. В школе она уже не работала. Вскоре Шрынгуль подалась в город на какие-то шестимесячные курсы. Потом пошли слухи, что и там вышла замуж. Что ж… молодая, видная, такая в одиночестве томиться не станет.
Больше Абсаттар ее не видел. Сам он год-другой ходил в холостяках, старался забыться на работе, потом высватал дочь одного пастуха, обитавшего в пустыне, в барханах, и, таким образом, раз и навсегда решил для себя "женскую проблему". Жена — как жена, значительно моложе его, скромная, тихая, услужливая. Детей рожает исправно: за восемь лет пятерых подарила. А за детьми нужен уход, и ничего не осталось молодой жене, как быть домашней хозяйкой. Не особенно приметна Кыздаркуль, но и недурна: в меру полна, в меру смугла. До разных сплетен, кривотолков не охотница. Что еще? В доме мир да лад. Он доволен, она довольна, и дети растут. Семья, одним словом…
Абсаттар давно уже живет отдельно от брата. Вернувшись из армии, год проработал зоотехником в родном колхозе, и хорошо работал, всю душу вкладывал, потом его перевели в район, в сельхозуправление. И там он был на хорошем счету. Через два года назначили директором в отстающий совхоз. Должно быть, верили ему. И действительно: энергичный, настойчивый, хорошо разбирающийся в хозяйстве (не зря проходил отцовскую школу!), он за три года сумел вывести захудалый совхоз в передовые. О том свидетельствуют ордена и медали на его груди. Шесть лет руководил он совхозом, и люди уважительно говорили о нем: "Толковый мужик! В отца пошел". Второй год руководит сейчас сельхозуправлением в соседнем районе. Вечно в делах и заботах, он как-то незаметно отошел от того, что называется личной жизнью. Постоянно занятый, всегда на людях, он привык держаться свободно, уверенно, отдавать четкие и точные распоряжения, которые должны выполняться незамедлительно и неукоснительно. Говорили, что он суров, порой излишне требователен, не терпит, когда ему возражают. Может быть… В тридцать пять лет он уже изведал и хорошее, и плохое, достиг почета и уважения, жизнь, можно считать, сложилась вполне удачно, хотя сам Абсаттар не чувствовал большого удовлетворения и втайне считал, что не вкусил еще сполна той доли, которая отпущена ему судьбой. Разве в желаниях человеческих есть предел?..
После встречи с Шрынгуль он несколько дней ходил сам не свой, словно путник, сбившийся вдруг с привычной дороги. И к работе душа не лежала. Прежние уверенность и деловитость точно разом исчезли. Чтобы не выказать своего душевного смятения, он старался не задерживаться в кабинете, с утра до вечера мотался по колхозам и совхозам. "Изобилия", однако, избегал. Раза два говорил с директором по телефону, расспрашивал подробно про тамошние дела.
Оставаясь наедине с собой, Абсаттар ругал себя последними словами. Как он может до сих пор думать о Шрынгуль? Ребячество! Безумие! Тоже нашел себе "ангела чистой красоты"! Мало ли она над ним глумилась?! Ведь и в любви, и в страсти должна же быть какая-то логика. А женщина она пустая, ветреная, сама его и околдовала, сама же и бросила. Так какого дьявола, спустя столько лет, она его все еще тревожит? Ай, видно, не мужчина он, безвольный, бесхарактерный тюфяк, хоть и ходит в начальниках. Не зря, должно быть, в молодости зачитывался всякими книжками и строил наивные мечты. Вся его суровость, сухость, строгость — одна лишь видимость, напускное. Он только внешне кажется жестким, на самом деле любой пустячный случай в состоянии вывести его из душевного равновесия и обнажить его легко ранимую, беззащитную душу. Выходит, он и не знал об этом… Теперь надо признаться, что за всю свою жизнь он по-настоящему, всем сердцем любил только одну женщину. И хотя немало причинила она ему боли и горя, не однажды зло надругалась