Книга Крабат - Отфрид Пройслер

кольцо, по нему она поймет, что ты пришёл по моему поручению. И не забудь сказать ей, что это в её воле — отправится она в Козельбрух или нет. Если она придёт, это хорошо — и если нет, это тоже хорошо: тогда мне без разницы будет, что со мной случится.

Он дал Юро кольцо и обнял его.

— Обещаешь мне так и сделать? И что не будешь уговаривать Певунью совершать что-то, чего бы она сама лучше не совершала?

— Это я обещаю, — сказал Юро.

Ворон — в клюве колечко из волос — отправился в полёт к Шварцкольму. Крабат пошёл в сарай. Стоял там гроб в углу? Он взвалил на плечо кирку и заступ, затем через снег побрёл в Козельбрух, пока не дошёл до Пустоши.

Он нашёл место, что тёмным четырёхугольником выделялось среди окружавшей белизны.

Было ли оно предназначено ему — или оно могилу Мастера отмечало?

«Завтра в это время, — подумал Крабат, втыкая заступ, — всё будет решено».

* * *

На следующий день после завтрака Юро отвёл друга в сторонку и вернул ему кольцо. Он поговорил с девушкой, обо всём было условлено.

Ближе к вечеру — уже собиралось темнеть — Певунья явилась на мельницу, в одеянии для причастия, с белой лентой на лбу. Ханцо принял её и расспросил, что ей угодно, она желала поговорить с мельником.

— Мельник — это я.

Раздвинув парней в стороны, Мастер шагнул ей навстречу, в чёрном плаще и треуголке, с бледным лицом, будто покрытым известью.

— Чего ты хочешь?

Певунья взглянула на него без страха.

— Отпусти ко мне, — потребовала она, — моего парня!

— Твоего парня? — мельник рассмеялся. Это прозвучало как злое блеяние, как хохот козла. — Я его не знаю.

— Это Крабат, — сказала Певунья, — это его я люблю.

— Крабат? — Мастер пробовал запугать её. — Ты вообще его знаешь? Ты способна отыскать его среди парней?

— Я знаю его, — сказала Певунья.

— Так каждая может сказать!

Мастер повернулся к подмастерьям.

— Идите в Чёрную комнату и выстройтесь в ряд, один возле другого, и не шевелитесь.

Крабат ожидал, что им сейчас надо будет превратиться в воронов. Он встал между Андрушем и Сташко.

— Стойте где стоите — и чтоб никто мне не пикнул! И ты тоже, Крабат! При первом звуке, что я от тебя услышу, она умрёт!

Мастер вытащил из кармана плаща чёрный платок, которым завязал Певунье глаза, затем он ввёл её внутрь.

— Если ты сумеешь показать мне твоего парня, можешь забрать его с собой.

Крабат всполошился, такого он не учёл. Как он должен был теперь помочь девушке? Тут и от колечка из волос не было пользы!

Певунья обошла ряд парней — один раз и второй раз. Крабат был едва в состоянии держаться на ногах. Он поплатился, чувствовал он, собственной жизнью. И жизнью Певуньи!

Страх завладел им — страх, какого он никогда до того не ощущал. «Я виновен, что ей придётся умереть, — пролетело у него в голове. — Я виновен в этом…»

Тут и случилось.

Певунья — она третий раз проходила вдоль ряда парней — вытянула руку и показала на Крабата.

— Вот он, — сказала она.

— Ты уверена?

— Да.

Этим всё было решено.

Она сняла платок с глаз, затем шагнула к Крабату.

— Ты свободен.

Мастер, пошатнувшись, прислонился к стене. Парни стояли на своих местах, будто заледенели.

— Собирайте свои вещи — и идите в Шварцкольм! — сказал Юро. — Вы можете на постоялом дворе переночевать, на сеновале.

Тогда мукомолы выскользнули из комнаты.

Мастер, они знали это все, не доживет до Нового года. В полночь он должен умереть — а потом мельница сгорит в огне.

Мертен со своей кривой шеей пожал Крабату руку.

— Теперь Михал и Тонда отомщены — и остальные тоже.

Крабат был не в состоянии вымолвить не слова — он как окаменел. Тут Певунья положила руку ему на плечо и укутала его своей шерстяной шалью. Тёплой была эта шаль, мягкой и тёплой, как защищающий покров.

— Пойдём, Крабат.

Он дал ей вывести себя с мельницы, она повела его через Козельбрух на ту сторону, в Шварцкольм.

— Как ты, — спросил он, когда они увидели огни деревни, мелькавшие меж древесных стволов, тут один, там один, — как ты меня отыскала среди других подмастерьев?

— Я почувствовала твой страх, — сказала она. — Страх за меня — по нему я тебя узнала.

Пока они подходили к домам, начался снег, лёгкий, мелкими хлопьями — как мука, что из большого сита падала на них.