Книга Город спит, просыпается магия - Коллектив авторов

class="p1">Но можно было уже так не торопиться. Он понял это, когда вернулся в комнату. Седой Ушёл. Человек тихо и мирно лежал на полу, открыв глаза и с каким-то удивлением смотрел вверх, прямо на дыру в потолке, откуда пробивались первые лучи восходящего солнца.

Пыш сел рядом с ним на пол, скрестив ноги, и долго-долго горестно смотрел на глупого человека. Может, час сидел, может, два, а может, неделю. Дыра в потолке то темнела, то снова наливалась светом.

Домовому подумалось, что, возможно, именно из-за этих пакетиков люди и покинули квартал. Он плохо помнил, но, кажется, именно с появлением зелья люди бросали дома и уезжали из этого района.

Наконец Пыш ожил и выбрался наружу. Сделал несколько шагов, что-то шепча под нос. Потом развернулся, сжал зубы и яростно хлопнул в ладоши.

Остатки седьмого дома рухнули и смялись, скомкались, словно листы бумаги, превращая комнатку в могилу.

Домовой побрёл прочь, сердито топая одним валенком. Он расшвыривал встречный мусор, сшибал на землю куски стен. Вывороченные с корнями кусты разлетались в разные стороны.

И тут же он наткнулся на серого человечка, который делал свежий тайник с поганью.

Пыш зло сощурился, махнул в воздухе рукой, и человека отбросило воздушной волной за пределы свалки.

Домовой раздражённо выудил запрятанную пакость наружу. Бросил её с брезгливой гримасой в грязный целлофановый пакет. Потом прошёлся по всему кварталу, методично собирая свёртки.

Много набралось погани, очень много. Пыш оттащил всё это на болотце и с наслаждением притопил гадость, добавив для веса кусок кирпича.

Обратно прибежал повеселевшим, словно почувствовал себя нужным. Словно у него появилась цель. Домовой встал на краю свалки, гордо подперев руками бока, и подумал со злым смешком:

«Приносите ещё! Поиграем!»

Тейлор и Кассиопея

Наталия Самойлова

Я пришёл домой в десять сорок, Катя меня не встретила. Я заглянул в спальню, она лежала на кровати с лицом, голубым от смартфона, кивнула мне, но наушники из ушей не вынула. И опять весь день она ничего не ела – это я по холодильнику понял.

Когда Катя расстроена, она любит есть завтрак на обед и на ужин, так что я решил сделать ей кашу с изюмом. В магазин мы теперь тоже не ходили, поэтому за рисом пришлось лезть в кладовку. Ух, там у нас было много всего. Весь март Катя приходила из магазина то с пакетом крупы, то с несколькими банками консервов. Разгружая сумки, она выглядела удивлённой, как будто всё это ей кто-то подбрасывал. Через неделю банки и пакеты перестали помещаться на кухне, и я отнес их в кладовку, сложил в рюкзак, с которым мы ездили в Карелию.

Да что консервы! Март мы вообще прожили странно. Катя в свободное от закупок время почти не переставала работать, я дважды в день звонил родителям. С Катей мы то ругались, то обнимались каждую секунду и занимались истеричным сексом. В апреле стало немного получше, солнышко, что ли, помогло? Ну а потом случилась вся эта ерунда с Катиной работой.

Пока каша закипала, я ещё раз открыл в телефоне свою статку. Тёмная тетрада была шикарная, просто как в учебнике. Пики острые, красивые, а главное – идеально гауссовые. В то же время видеть это всё было немного больно. Ведь, по сути, я в прямом эфире наблюдал, как жители Северска проклинают сами себя.

Эта история началась ещё в прошлом году, когда студенты Корнеева в практикуме собрали большую партию трансляторов. Корнеев наорал на них, что, мол, техника не должна стоять, техника должна работать. И ребята встроили их в сидения такси и автобусов, а эмоции вывели на мой терминал. Теперь я мог наблюдать, какие эмоции испытывают мои сограждане. Сначала это было скучно, потому что каждый испытывал свои собственные эмоции, а всё вместе походило на белый шум. Какие-то пики я улавливал, только, когда наша городская команда играла в футбол.

Но в феврале всё поменялось. Стали набухать пики страха, потом проклюнулись стыд и ненависть. И главное, проявилось взаимное усиление. Я раньше читал, конечно, про такие проклятия в учебниках, но никогда не видел их вживую, тем более так чётко. Ну а в апреле ко всему добавилась и беспомощность. Тёмная тетрада окончательно сложилась.

– Какое красивое у тебя проклятие, – сказала Катя над ухом, и я вздрогнул. Она умела ходить бесшумно.

На самом деле она этот мой проект не любила, называла меня жалким аппроксиматором и недобитым Милгрэмом. Но я сейчас решил на этом не заострять.

– Как ты? – спросил я осторожно.

– Нормально. Кася родила днем. Четыре котёнка.

– Можно фигачить дальше? – машинально спросил я. И тут же, тут же пожалел об этом!

Катя замолчала, закусила губу.

* * *

Она тоже работала в Институте, у Бориса Филина. Проект он ей дал ужасный – подтверждение зависимости фелицитивности кошачьих от хроматичности расцветки. Проще говоря – доказать, что трёхцветные коты действительно приносят счастье. Катя с этим проектом намучилась. Она раз за разом доказывала, что никакой связи между окраской и счастьем нет. Предлагала поискать зависимость от веса и от частоты мурчания. Филин каждый раз отвечал, что связь должна быть, просто Катя и её студенты неаккуратно работают. Одна из последних его идей была – проводить все испытания в вакууме. Я Катю после того разговора успокаивал три часа.

В общем, зимой Катя уже хотела всё бросать, но тут у них появилась Кася. Точнее, Кассиопея. Это была небольшая трехцветная кошка, ничем не примечательная. Кроме показателей счастья, которые стабильно были в пять раз выше нормы.

Что тут началось! Филин сразу придумал новую теорию: якобы трёхцветные коты бывают истинными и ложными. До этого им попадались ложные, а вот Кася – истинная. Лучшая Катина студентка, Полина, теперь должна была заниматься только Касей и особенностями её окраски. А Кате поставили задачу вывести породу истинных трёхцветных котов.

Пока Катя спорила с Филином, а Полина интегрировала Касины пятна и раскладывала их в ряд Тейлора, сама Кася сбежала из лаборатории и нагуляла котят. Это всё было в начале февраля.

А потом случилось то, что случилось. В конце марта Филин улетел на конгресс и там, на зелёной земле Белфаста, сделал все заявления и попросил политического убежища.

Теперь он работает в Ирландии и дает глубокие, но сдержанные интервью журналу Magia. А Катя осталась в институте, как она сама говорит, «в дерьме выше ушей». Все проекты Филина признали социально вредными,