Книга Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса - Сильвана Патерностро

Вот Каетано и твердил, умирая, что не виновен он. Я верю Каетано, потому что на пороге смерти обычно душой не кривят. Каетано, когда я к нему подошел, все повторял: «Я не виновен, я не виновен. Умираю без вины. Эти люди убили меня». Вот я и отправился Виктора убивать…

ПАТРИСИЯ КАСТАНЬО. Сукре… Сказочный, неповторимый Сукре. Оттуда же происходит и сказка, им написанная, — «Исабель смотрит на дождь в Макондо». Рассказ этот он отдал даме по имени Тачия Кинтана, она его возлюбленной в Париже была, и права на него тоже ей передал.

ДЖЕРАЛЬД МАРТИН. Как бы я мог не упомянуть Тачию в его биографии? Тачия — женщина номер два в его жизни. Тачия — та, кто появляется в его книгах. Она присутствует в «Полковнику никто не пишет» (когда он писал повесть, они жили вместе в Париже и вместе голодали), в романе «Сто лет одиночества», в рассказе «Следы твоей крови на снегу».

ПАТРИСИЯ КАСТАНЬО. В позапрошлом году в Картахене Тачия поставила для театра ту историю — это было впервые, а потом постановка еще в Боготе шла, дня три, по-моему. Спектакль очень впечатляет, очень, это же о потопе в Сукре, в том самом Сукре. А на следующий день после того, как Тачия завершила показ спектакля в Боготе, — был субботний вечер, и мы в Колумбии переживали наихудшую из всех зиму, — в печати появился мощный фотоснимок, и в подписи говорилось, что Сукре превратился в Венецию. Снимок изображал случившееся в тот день в Сукре наводнение. И подумать ведь невозможно, что через полвека после того, как Габо все это описал, люди в Сукре по-прежнему переживают тот же самый сюжет.

КАРМЕЛО МАРТИНЕС. В фундаменте, в основе всего лежит правда. А уже потом, поверх нее Габито наслаивает свою магию, свой стиль. Так вот, факты — истинны, они достоверны. Дело в том, что Габито наделен великолепным воображением, и, помимо того, у него талантливое перо. Это его произведение, его литературный труд, но детали, лежащие в его основе, точны. Ничего не преувеличено, ничего не выдумано. Все это — неоспоримые факты. Но когда я прямо на этом самом месте порывался разъяснить Габито, как я эту историю понимаю, он меня оборвал: «Если ты мне свое мнение выскажешь, что, как и почему было, ты мне всю идею порушишь. А я хочу только одного — роман написать».

ГРЕГОРИ РАБАССА. Многое из того, что я напереводил, превратилось в клише. Теперь все что угодно любят называть «Хроникой объявленного того-то и того-то».

Глава 30. Зачарованный властью

История, в которой Гарсиа Маркес обедает с диктаторами и президентами

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Знаете, что дальше произошло? Есть у Габо одна склонность очень любопытная: он прямо-таки преклоняется перед могуществом власти, благоговеет. Неважно, экономическая это власть или политическая. Да уж, любит он все это. И в этом смысле он к худшему изменился. Вон генерал Омар Торрихос[123] ему прямо так и сказал: «Слушай, а ты любишь диктаторов». Габо аж грудь выпячивает, когда ему что-нибудь в этом роде говорят. И тут же спрашивает Торрихоса: «Почему это?» А Торрихос отвечает: «С Фиделем дружишь, со мной». Габо похваляется, что девятеро глав государств на его звонки отвечают, а себя называет другом Клинтона.

АРИСТИДЕС РОЙО. Их первая встреча — предполагалось, что она продлится всего несколько часов, — обернулась приятнейшим диалогом на побережье в Фаральоне, в излюбленном месте отдохновения генерала, и дала старт крепкой дружбе. Это было в начале 1970-х годов. Генерал отправил за ним самолет в аэропорт Картахены. Писатель же питал интерес к знакомству с Омаром, поскольку Фидель и Лопес Микельсен рассказывали ему, какую упорную борьбу ведет панамский лидер за возвращение контроля над каналом и полного суверенитета над нашей территорией. Ожидалось, что эта встреча — на несколько часов, однако их первая беседа растянулась на несколько дней, и они подружились на всю жизнь.

Пятого сентября 1977 года Габриэль Гарсиа Маркес находился на борту самолета компании «Эйр Панама» в составе официальной панамской делегации, направлявшейся на подписание договора Торрихос — Картер. Ни у него, ни у летевшего с делегацией Грэма Грина не было виз в США, однако никаких трудностей с въездом в страну не возникло, поскольку делегацию возглавлял глава государства Омар Торрихос, и американские власти на сей раз закрыли глаза на требования иммиграционного законодательства.

На следующий день, когда официальная повестка визита по случаю подписания договоров была исчерпана, и за день до голосования Торрихос встретился с Джимми Картером и попросил объяснить, по каким причинам двоим известным писателям, британскому и колумбийскому, Грэму Грину и Габриэлю Гарсиа Маркесу, отказано во въезде в страну. Картер переадресовал вопрос советнику по национальной безопасности профессору Збигневу Бжезинскому, и тот примерно на четверть часа вышел из комнаты, а главы государств продолжили непринужденную беседу.

Вернувшись на встречу, Бжезинский объяснил, что Габриэль Гарсиа Маркес часто посещает Кубу и обычно по многу часов беседует с Фиделем, анализируя политические дела на Американском континенте. Позже, когда они убедились в том, что колумбийский писатель не шпион и не заговорщик, ему дали визу, и он воспользовался ею, чтобы прибыть на получение награды от ПЕН-клуба. Что же касается Грэма Грина, то ему отказано в визе из-за ежегодных поездок в Москву, во время которых британец проводит немало времени в обществе своего друга Кима Филби, британского шпиона на службе у Советского Союза. Вскоре Грину тоже дали визу в США. Должно быть, выяснилось, что под покровом коммунистического режима Грин и Филби встречаются просто для того, чтобы выпить прекрасной водки.

УИЛЬЯМ СТАЙРОН. Наши связи с президентами — мои и Габо — распространялись исключительно на Франсуа Миттерана, с которым мы подружились на почве его огромной любви к литературе. Мы с Габо стали друзьями Миттерана и действительно присутствовали на его инаугурации. На самом деле нас позвали на самый первый официальный ланч, данный Елисейским дворцом в период правления Миттерана, прямо в день инаугурации. Миттеран пригласил нас по отдельности и одновременно вместе, потому что он читал наши книги. Миттеран — еще один президент, который восхищался Габо и о котором Габо писал. Нас обоих удостоили ордена Почетного легиона. Правда, церемонии награждения проходили в разное время, но получили награды мы примерно в один период, где-то в середине 1980-х.

ЭКТОР РОХАС ЭРАСО. А я вам вот что скажу. Он имел обыкновение сбегать всякий раз, когда ему собирались прицепить награду или что-нибудь такое либо хотели медалью здесь в Колумбии наградить. Отговаривался, что на самолет, мол, опаздывает. Но приходит момент — а все из-за того, насколько серьезно в мире это воспринимается, — и он делается существом высшего порядка, небожителем, и, конечно, поддается соблазнам славы.