Книга В окопах. 1916 год. Хроника одного полка - Евгений Анташкевич

Домой шли уже не вприпрыжку, а еле тащились, так долго, что Сашка своего возвращения не помнил, всё смешалось в сознании, а когда приплёлся, его стало выворачивать, и после этого он долго болел дизентерией. Поэтому про плохую воду Сашка запомнил на всю жизнь.

– Копай глэмбоко, – услышал он.

Поляков оказалось много, семь человек мёртвых и Стани́слав живой.

Сашка лопаткой отмерил прямоугольник и копал на четыре штыка так, чтобы вниз положить троих и сверху четверых. Стани́слав очнулся, сначала смотрел, а потом пополз. Сашка краем глаза видел, что Стани́слав снимает с трупов оружие, патронные подсумки, отдельно гранаты, установил в ко́зла винтовки штыками вверх. Сашка уже ровнял стенки могилы, когда Стани́слав попросил:

– Помуж…

Первым перенесли пана Мачульского. Только теперь Сашка увидел, что у мёртвого Мачульского волочилась раздробленная нога.

– Мы бегли́щмы о́бок, он, – Стани́слав указал на Мачульского, – жучил гранатэ, з пшоду было двое ваших, по́тэм не поме́нтам.

Двое наших, вспомнил Сашка, были Четвертаков и Доброконь, они бежали чуть правее, впереди и раньше спрыгнули в окоп. Дальше Сашка не помнил, только как он стал соскальзывать с бруствера.

Вода из могилы постепенно уходила, и первым положили Мачульского. Про остальных Стани́слав ничего не сказал, а Сашка не спрашивал, только думал, как поставить крест или что-то вроде, а писать или нет фамилии, решил оставить Стани́славу.

Когда уложили на дно троих, сели отдыхать.

– А много вас? – спросил Клешня, имея в виду поляков.

– Много, тылько з фронту заходньего двье дывизьи, наш пулк з По́знаня, а другой з Помера́ньи.

– Я не об том, поляков много?

– В каждем пулку на батальон по плютону… – И Стани́слав написал на песке «30», – человьек.

– А почему вас так разбросали?

– Цо? – Станислав не понял.

– Я спрашиваю, почему поляки не вместе? – Сашка говорил громко для понятности и показал руками, как это, когда вместе. – Лучше же, когда в одном месте? Почему вас разогнали по взводу на батальон?

– Наши не хцон война, а хцон до неволи – в плен, до ваших, до словян…

– А ты?

Стани́слав помолчал и ответил:

– Допуки не вьем, але хо́цэ до дому.

Он посмотрел на небо, потом – Сашка это увидел – обвёл взглядом край траншеи.

– Чего смотришь? – спросил Сашка.

– А ты маш о́ко, пан Сашка-Александр!

– Да и ты не промах, – ответил Клешня.

– Газо́ва атака!.. – Стани́слав смотрел на траву.

– Ветра же нету!

– На́разе не́ ма! – Стани́слав поднял руку ладонью вверх, потом, прикрываясь от солнца, посмотрел на чистое синее небо. – Потше́бна ест во́да, але джищь па́дачь не бэндже… Але поставим каски… – бормотал он.

Сашке стало любопытно.

– Что ты говоришь, не понимаю!

– Так! – Стани́слав взял пикльхельм и пикой воткнул его в песок.

– Ва́за но́чна, – хохотнул он. – Пс-пс-пс! Ба́рдзо выго́днье.

Вот оно что оказалось!

Мысль набрать воды в немецкие каски, если вдруг пойдет дождь, была неожиданная, главное – как? Сашка готов был расхохотаться, но сдержался, потому что в ответ могли похохотать немецкие мины, ведь неизвестно, где засел герма́н-наблюдатель.

– Ставь вши́стко, ежли зачне́ падачь, воды трошки ще налье́, потэм полончимы до еднэ́го.

Сашка собрал германские каски и рядом воткнул их пиками в песок. Про газовую атаку думать не хотелось. Получилось так, будто бы восемь мамаш приготовились, чтобы их детишки могли пописать, а могли и… Сашка поморщился от этой мысли, если пойдёт дождь, о чём сказал Стани́слав, и в каски наберётся вода, потом это надо будет пить, и он снова вспомнил про поход на Яузу.

Четверо сверху не укладывались, одному не хватало места, а откопать глубже уже не было сил, и тогда Сашка расширил могилу. Когда засыпал песком, от низа пошёл сладковатый гнилостный дух.

– Как твоя нога? – вытерев пот, спросил Сашка и, чтобы определить время, посмотрел на солнце. Стани́слав не ответил. Сашка глянул – Стани́слав с закрытыми глазами прислонился к песчаной стенке траншеи.

«Ничего, пусть себе дрыхнет, сил набирается, ещё неизвестно, какая будет ночь!»

* * *

Дрок, когда получил приказ явиться в штаб, глянул на подпоручика. Тот стоял к нему боком и смотрел в панорамную трубу и вдруг повернулся и расплылся в улыбке.

«Нельзя его оставлять, – с опаской подумал ротмистр, но уже надо было идти. – Нашкодничает чего-нибудь!» Он отвлёкся и через мгновение глянул ещё раз, подпоручика не было.

«За угол, что ли, пошёл, проветриться, – успокаивая себя, подумал ротмистр, но на душе было тревожно. – Надо бы к нему кого-нибудь приставить!» – но было некого, вернувшийся из лазарета вахмистр Четвертаков готовил охотников к предстоящей ночной разведке. Дрок с досады плюнул и пошёл.

Подпоручик выглянул из-за зигзага траншеи в спину ротмистру и махнул рукой своему разведчику.

– Разузнай, куда пошёл их благородие?

Разведчик скрылся и через несколько минут вернулся.

– Сказывали, что пошёл в штаб полка, ваше благородие…

– Сколько раз просил, без «благородиев», а «Макар Макарыч»… Уяснишь ты, наконец?

– Так точно, ва… виноват… Макар Макарыч.

– То-то! Давай дерюгу…

– А может, не надо?

– Давай, кому говорю!

Кладбище стояло на поле боя особняком. На вычищенном артиллерией за без малого год боёв обширном пространстве, там, где совсем недавно ещё существовало еврейское местечко Сморгонь, кладбище было на окраине и несколько возвышалось, и по нему никто не стрелял. На кладбище были не тронутые взрывами могилы и деревья. Деревья стояли старые, толстые, высокие. По какому закону воюющие стороны не стреляют по тому или другому месту, никто не знал. Так бывало с родниками, и враги-солдаты на виду друг у друга ходили набрать свежей воды, бывали и другие места, остававшиеся целыми по молчаливому согласию. Это случилось и с еврейским кладбищем, здесь. Деревья теснились кряжистые, густые, соблазнительные…

Подпоручик взял из рук разведчика дерюгу, дерюга была жёлто-зелёная, в цвет травы, перекинул её, как плащ, через плечо и начал осторожно из одного места вытаскивать хворост, сваленный на бруствере. Делал это медленно, отдавал разведчику, тот складывал на дно траншеи и ждал следующей ветки или гнутого, как солдатская судьба, корня. Постепенно в завале образовался проём, из траншеи, конечно, заметный, а с немецкой стороны, скорее всего, не слишком примечательный, потому что делался очень медленно и небольшой. Подпоручик нацепил угол дерюги – прямоугольник размером сажень на сажень – на длинную палку и медленно стал просовывать в проём. Когда полдерюги просунул, попросил разведчиков подсадить и стал забираться под дерюгу, накрываясь ею, как одеялом. Забравшись целиком, надолго залёг. Драгуны смотрели с интересом и ужасом и уже догадывались о том, чего хочет артиллерист, и стали шептаться, и догадались окончательно, когда ему под дерюгу его разведчик подал футляр с биноклем и коробку с телефонным аппаратом, за которым тянулся провод.