Книга Год Быка - Александр Омельянюк

Природа словно старалась отдать долг жарой до тридцати. И вдруг тишину жаркого вагона неожиданно разбудил громкий чих моложавой женщины, слишком энергично обмахивавшейся веером.

Народ словно проснулся и загалдел с новой силой.

Уже на работе, поздравив по телефону сына Даниила с днём рождения, Платон в своём прохладном помещении с удовольствием углубился в традиционное наклеивание этикеток на банки.

Эта тупая работа позволяла ему всегда иметь свободными свои мозги для писательского творчества, и он этим плодотворно пользовался, и не только на рабочем месте.

В обед в столовой Платон отметил про себя, как писатель, два интересных наблюдения.

Совсем молодой мужчина сел за соседний стол лицом к нему, и теперь Платон невольно полностью созерцал это чудо общепита.

Тот положил оба локтя на стол. Левый вдоль его края кистью под себя.

А правый, в котором держал ложку, отвёл далеко в сторону.

С ногами же всё было наоборот. Здесь в сторону было отставлено почему-то левое колено.

Поэтому в проекции на Платона мужчина занимал фактически два места. Видимо этот мальчик с детства отстаивал своё я и место для него.

Второе наблюдение – постоянный клиент, как прозвал его Платон «Человек в футляре и даже циркуляре».

Сейчас он в очередной раз обратил внимание на странного мужчину, внешне очень напоминавшего ему его умершего товарища Юрия Васильевича Максимова, но возрастом бывшего всего за сорок.

Он был большим поборником гигиены и был чертовски аккуратен.

Перед началом трапезы он не только долго мыл под горячей водой руки с мылом и долго сушил их, но и тщательно протирал бумажными салфетками столовые приборы – вилку и чайную ложку.

Питался он всегда не дорого, даже очень скромно, возможно, будучи вегетарианцем, но всегда разнообразно, ублажая свой вкус.

Он обычно брал какой-нибудь салат, чередовал разные гарниры с подливой для вкуса и запаха, и всегда брал неизменный чай с лимоном и булочкой.

Он смешно низко, почти в пояс, наклонялся над прилавком, всматриваясь в еду, чуть ли не засовывая свою голову между полками раздаточного прилавка.

Голос у него оказался очень тонким, почти писклявым, но почему-то приятного тембра.

Ел он всегда с аппетитом, смакуя каждый кусочек, наслаждаясь вкусом еды. То есть, он не ел, а кушал, как бы Платону не нравилось это слово.

Было забавно наблюдать, как он слишком широко, чуть ли не с гримасой отчаяния, открывал рот, и, затаив дыхание, боясь запачкать бородку и усы сахарной пудрой, погружал во чрево сладкую сдобную булочку.

После еды он также аккуратно вытаскивал из вазочки салфетку и очень тщательно вытирал ею рот.

Затем долго, видимо по советской, или перестроечной привычке зачем-то копался в кошельке, подсчитывая остатки денег, и не зря.

Кассирша, которую Платон за излишнюю хромоту и переваливание с ноги на ногу за глаза прозвал «Canard enchainer» – по типу известной канадской франкоязычной газеты – закованная в бесстыдство утка, умудрялась обсчитать доверчивых завсегдатаев, пользуясь их ленью проверять за нею правильность цен в пробитых чеках.

А похожий на Юрика всегда проверял.

Досталось как-то и Платону.

У него давно закралось сомнение в правильности счетов, и он решил её как-нибудь проконтролировать, но до проверки пока всё ноги не доходили.

Поднос с использованной посудой тот нёс бережно, двумя руками, семеня мелкими шажками, чуть согнувшись в поясе, якобы боясь испачкаться об его край. Так же он и ходил, осторожно, слегка прогнувшись в поясе вперёд, словно готовый к подобострастному перед начальством:

Здрасьте! Чего изволите-с?!

Платону даже показалось, что если побрить его, снять очки и сделать прямой пробор, зачесав волосы на стороны, соответственно переодеть, то он стал бы очень похожим на настоящего «полового из трактира».

После еды он также тщательно полоскал ротовую полость, освобождая её от остатков пищи и микробов, протирал усы и бородку, долго, по-детски растирал в ладонях воду.

Было ощущение, что он будто бы недавно из детского сада, где всегда был примерным мальчиком, которого Платон теперь за глаза звал «Шуриком», из-за похожести на Юрия Васильевича, и по аналогии с парой детей – близнецов «Юрик» и «Шурик» из кинофильма «Берегись автомобиля». Но теперь он показался Платону ещё забавней, чем ранее. Его несколько непринуждённый и щепетильно-аккуратный внешний вид почему-то вызывал у Платона жалость. Он то и дело поправлял очки на потной от постоянного старания переносице, периодически оглядываясь по сторонам, как шпион из плохих старых кинофильмов, вытаращенными на всех удивлёнными или испуганными глазами.

Он всегда был чисто и опрятно одет в неновую, со временем изрядно поблекшую, но в стиранную и выглаженную одежду. Его джинсы уже стали бледно-голубого цвета, а белая рубашка в крупную серо-голубую клетку тоже уже потеряла новость и яркость, но всегда отличалась свежестью.

Видимо он сам, или его женщина, следили за его внешним видом, и Шурик всегда был одет хоть и скромно, но рационально и со вкусом.

А его рациональность, доведённая до предела, проявлялась и в ходьбе.

Он шёл, параллельно ставя ступни, плавно перекатывая их с пятки на носок, очень рационально, почти по-кошачьи, не тратя лишней энергии, и лишний раз не стирая подошв.

Но его рациональность заключалась также наверняка и во многом другом, возможно, как и в природе.

Наконец, наступило зрелое лето. В одиннадцать вечера было ещё двадцать, а в семь утра – уже восемнадцать градусов тепла.

И даже ночью было жарковато. Поэтому Платон, как правило, спал совершенно голым, и не закрывался простынёй.

И только ноги он держал в тепле. В тёплых носках, закрыв ноги до колен одеялом, ибо его не молодые мышцы после футбола ночью часто сводило.

Однако в это раз ему свело внутреннюю часть правого бедра. Лишь изрядно поворочавшись, он нашёл удобное положение на одеяле, и боль со скованностью вскоре утихла и пропала.

После последней игры в среду ему, в очередной раз потянувшему большую двуглавую мышцу левого бедра, теперь пришлось пропустить футбол и в четверг, и в пятницу, несмотря на просто прекрасную погоду.

Зато на хорошую погоду нашлась Настя. Она приехала утром в пятницу и успела наболтаться с Ксенией о многом.

Вечером вместо футбола Платон присоединился к женщинам, и они продолжили обсуждение хозяина, но теперь в его присутствии:

– «Ты что? С ума сошёл?! Ведь с твоими суставами тебе играть в футбол нельзя!» – проявила Ксения дежурную заботу об упрямом муже.

– «Нет! Всегда там был!» – напомнил тот жене.

– «А он иногда называет кота Тишу Кешей!» – поделилась с Настей вроде бы теперь радостью Ксения в ответ на, по её мнению неадекватный, ответ мужа.