Книга Тайный искуситель - Тина Сент-Джон

— Для меня это важно, — перебил он, не позволяя ей сменить тему. — Для меня важно, что по ночам ты просыпаешься в поту, дрожащей, что тебя мучает что-то настолько ужасное, что ты даже не можешь об этом рассказать. — Она всхлипнула, и он взял ее за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. — Это важно для меня, Захира. У нас есть договор. Никаких секретов, помнишь?

Ее губы мелко дрожали.

— Ты не понимаешь. Ты не можешь понять, каково это…

— Я и хочу понять, черт побери, — загремел он, не в силах справиться со своим голосом. — Кровь Христова, леди, мне нужно, чтобы ты объяснила мне.

— Себастьян… — Она покачала головой, пытаясь высвободить руку из его хватки. В ее глазах сквозило отчаяние. — Пожалуйста, Себастьян…

Он сильнее сжал ее руку, возможно оставляя синяки. Он хотел ответов, он нуждался в них, но он понимал, что ничего не получит. Грубо выругавшись, он отпустил ее.

— Ты дрожишь от холода в этой мокрой одежде. Снимай ее, тебя нужно одеть во что-то теплое.

Он ждал, что она послушается. Захира даже не шелохнулась в ответ. Наоборот, плотнее охватила себя руками, и этот защитный жест лучше любых слов говорил о ее отказе. Себастьян подозрительно нахмурился.

— Вашу тунику и шальвары, миледи. Снимайте.

Она отдернулась от него с лицом, искаженным от муки и страха, что ранило его сильнее любого клинка. Захира покачала головой. Она не смотрела на него, но он понимал, что она вновь начала плакать.

— О да, я забыл, — прорычал он, и в голосе прозвучала вся дикость, которую он сейчас ощущал. — Мне позволено видеть тебя — и любить тебя — только в темноте. Этого недостаточно, Захира. Мне нужно большее. — Он сердито на нее посмотрел. — Отныне, если между нами что-то и будет, оно будет существовать и во тьме, и при свете дня, моя леди. Хватит прятаться. А теперь снимайте одежду.

Сводящую с ума минуту она лишь стояла там. Молча. Неподвижно. Даже слезы прекратили свой бег. А затем медленно, отчего сердце Себастьяна тяжело забилось о ребра, Захира подняла руки к завязкам на вороте туники и начала распускать шнурки, которые удерживали ее одежду на месте.

Ему было тяжело наблюдать, как она подчиняется, тяжело знать, что это он толкнул ее на эту безмолвную проклятую покорность, но он заставил себя не дрогнуть, не поддаться. Не в этот раз. Было почти невозможно принять ее взгляд, в котором, несмотря на ее поражение, сквозила спокойная дерзость. Она собрала подол туники и стянула ее через голову, обнажаясь для него, как он и приказал. Вытянула руку и мягко выпустила длинную шелковую сорочку из пальцев, позволив ткани стечь на пол рядом с ее ногами. Шальвары последовали за сорочкой, она развязала пояс, стянула их на бедра и позволила ткани синим озерцом охватить ее ступни.

Себастьян почувствовал, как весь воздух покидает его легкие в потрясенном выдохе, когда он впервые увидел обнаженное тело своей любимой.

— Господи Боже, — ахнул он, глядя на нее и не в силах поверить.

Под ее одеждой, под медово-золотым оттенком ее лица и шеи, грудь и треугольник ниже пупка, скрытые ранее полосами ткани, были кремово-белыми, как лучшая из жемчужин.

Белыми, как кожа самых благородных англичанок королевского двора.

Итак, теперь он знает, думала Захира, униженно стоя перед ним и наблюдая, как потрясенно он смотрит на ее уродство, с которым она жила с рождения. Теперь он видел ее болезнь, то, что пожирало ее сердце, вгрызалось в душу. Болезнь, которая отдалила ее от ее соотечественников и клана. Тайну, которую до этого самого мига знали лишь она и Аллах.

— Захира, — сказал Себастьян, — что все это значит?

Она опустила глаза, не в силах справиться со стыдом.

— Я всю жизнь задавала Богу этот вопрос.

— Это наверняка как-то связано с твоими кошмарами. Возможно, этим и объясняется твоя связь с именем Джиллиан.

— Нет, — сказала она, отчаянно отрицая его предположение. — Нет, это не может быть связано. Мои сны — это просто сны. Они ничего не объясняют. Они не настоящие.

— Страх, который они вызывают, вполне реален. Я думаю, что они объяснили бы многое, если бы ты к ним прислушалась.

Она подумала о мучениях и жестокости своих ночных кошмаров, о жутких криках, об ощущениях беспомощности и потери. Если они и объясняли что-то в ее жизни, она не хотела этого объяснения. Она не думала, что справится с этой холодной правдой.

— А что насчет твоей матери? — спросил Себастьян, и звук его голоса выдернул ее из мрачных размышлений.

— Я никогда ее не знала, — ответила Захира. — Она умерла, когда я была еще младенцем.

— Она была англичанкой? Возможно, это ее звали Джиллиан?

Захира резко помотала головой.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что ты не знаешь моего отца. Он… — Она резко осеклась, испугавшись опасного пути разговора, с которого не было возврата, стоило лишь ступить на него. — Мой отец слишком благочестив. Он никогда бы не запятнал нашу кровь, взяв англичанку в свою постель.

— Тогда чем же вы объясните это, миледи? — Он помолчал, внимательно наблюдая за ее лицом и словно подбирая мягкие слова, но не в силах их отыскать. — Захира, это же очевидно. Твои светлые глаза, твоя белая кожа. Моя леди, ты не из арабов.

— Нет, я арабка, — ответила она, и отчаянная вымученность этих слов выдала ее беззащитность, ее нарастающую панику от его слов.

Это было обвинение, которое она сама не осмеливалась произнести даже шепотом, даже когда ее в наказание бросали в волглую яму Масиафа, такую глубокую и темную в недрах твердыни, что никто не услышал бы даже ее крика. Она никогда не осмеливалась произнести этот вопрос вслух, не только своему отцу. Никому вообще.

Но она об этом думала.

Она думала об этом всякий раз, когда подставляла кожу солнечным лучам, умоляя Аллаха исцелить ее. Она думала об этом в плену кошмаров, которые мучили ее в этой комнате несколько минут назад. Она всегда могла отмахнуться от этого вопроса, отрицая его, стараясь благодаря своей добровольной жертвенности быть примерной верующей, верной отцу и клану, но слышать вопрос сейчас, произнесенный голосом Себастьяна, было так страшно, что она едва не задохнулась.

— Я арабка, — яростно прошептала она, надеясь поверить в свои слова. — Я арабка во всех смыслах, сердцем и душой. Моими убеждениями. — К ее стыду, она услышала, как из ее перехваченного горла вырывается всхлип. — Разве ты не видишь? Я не знаю другой жизни. У меня есть только эта.

— Нет, — ответил Себастьян. Он подошел к ней, потянулся, чтобы взять ее за руку. — Вовсе нет, миледи. Только вы решаете, что это так.

Захира подняла глаза навстречу его серьезному прямому взгляду, когда он мягко сжал ее пальцы и медленно привлек ее в объятия. Его грудь была теплой и надежной, она прижималась к нему и чувствовала, как жесткие волосы на его груди щекочут ее соски. Он проследил линию ее челюсти, ее подбородок, и взгляд его ласкал ее так же мягко, как его руки.