Книга Сингомэйкеры - Юрий Никитин

— Вот это ап так ап! Я здесь уже седьмой год, но никтои близко не показывал такой прыти…

— Сижу на месте, — ответил я с неловкостью, —какая уж прыть.

— Не прибедняйся, — уличила она. — Все ужезнают, что ты скоро от нас ушлепаешь…

Я удивился:

— С какой стати?

— Возможности, — ответила она серьезно.

Я скривился.

— Мы что, в дикое время живем? Сейчас везде возможностиодинаковые. Был бы ноутбук и выход в инет.

— Этого мало, — вздохнула она.

— Мне хватает.

— Вот увидишь, — сказала она убежденно.

Через неделю дела отыскались за океаном, я немедленновылетел в командировку. И хотя уже бывал там пару раз, но на этот раз я получилдоступ к Блю Джину, поработал до глубокой ночи и понял, что малышка права. Вовсем мире есть только четыре машины такого класса, но невозможно летать черезокеан всякий раз, когда возникнет нужда в помощи суперкомпьютера.

На этот раз я даже не удивился, когда мне выдали новыйпаспорт и сообщили, что с гражданством все в порядке. Кроме того, чтобы потомне было хлопот, мне заодно оформили гражданство еще в двух десятках стран.

Глава 9

Представитель риелторской фирмы встретил меня в аэропорту исразу доставил в центральную часть Нью-Йорка. Карнеги-хилл, как сказал онпочтительно, место проживания самых богатых и самых влиятельных людей Штатов.Есть возможность снять или приобрести в собственность квартиру на семнадцатомэтаже вот этого прекрасного дома.

Я удержался от желания сказать, что в собственность, я жтеперь европеец.

— Хорошо, — сказал я солидно, — посмотрим,что за апартаменты.

Мы поднялись на просторном лифте, широкая площадка, похожаяна городской сквер, как по размерам, так и по количеству клумб и цветов.

— Ваша справа, — сказал риелтор почтительно.

— Справа вся моя сторона?

— Да. На площадке всего две квартиры. Прошу вас…

Дверь мягко распахнулась, мы вступили в дивную светлуюквартиру, всю в бело-розовом мраморе, пилоны в стенах, толстые тяжелые шторыкремового цвета, дорогая мебель таких же светлых оттенков. В самой квартирепростор, не меньше сотни метров, а также потрясающий вид из окна. Нет, незелень лесов или безмятежные лужайки, что-то они мне все по фигу, люблю как разсмотреть на небоскребы, на гигантские мосты, эстакады, сложные многоуровневыеразвязки…

А на точно вымеренном расстоянии от нашего дома, чтобысолнечный свет и все такое, высятся два сорокаэтажных чуда из стали, стекла ибетона, оба от земли и до крыши кажутся сплошными окнами, разделенными насекции узкими полосками рам. Заходящее солнце красиво и страшно сверкает наверхних этажах, на средних уже вечер, а внизу совсем почти ночь, ярко светятсяогни реклам.

— Двести сорок метров, — сказал он почтительно.

— Чего? — уточнил я. — Над уровнем моря?

— Квадратных метров, сэр.

— Ого, — вырвалось у меня. — И на фига мнестолько?

Он улыбнулся.

— Так спрашивают только богатые люди.

— А бедные?

— Эти радуются. Им чем больше, тем лучше.

Он следил за мной, а я осматривал не столько квартиру, в нейможно заблудиться, сколько созерцал вид на город и залив. Стена от пола и допотолка из бронированного стекла, настолько прозрачнейшего, что словно ее инет, я почти чувствовал дыхание морского воздуха.

— Беру, — сказал я коротко.

Он осведомился учтиво:

— В наем? На какой срок?

— Покупаю, — поправил я.

Он кивнул, но во взгляде я прочел: ага, русский, сразувидно. Это европейцы и американцы снимают, а русские все покупают. Я подумал схмурой иронией, что все на высшем уровне, но я настолько быстро привыкаю кроскоши, что и для меня уже не роскошь, а просто комфортная среда обитания. Сужасом вспоминаю дни, когда сам ходил в магазины и покупал себе продукты, тратядрагоценное время на черт-те что. Сейчас даже насчет одежды не заморачиваюсь:все принесут на дом, я не привередливый.

В Нью-Йорке я проработал месяц, почти не вылезая из офиса,потом понадобилось на пару недель в Париж, я чуть было и там не купил квартиру,но приступ жадности уже прошел, в самом деле проще снимать, всегда естьсвободные номера. Особенно апартаменты.

В эту поездку пришлось ломать голову, как смягчить — простосмягчить! — возрождение черного национализма в той же Франции, Испании,Германии и вообще в Европе. Приехавшие как беглецы, выходцы из Черной Африкиразмножаются со скоростью домового муравья, почти все принимают ислам, и вотуже у них свои кварталы, куда боится заходить полиция, свои города и дажепровинции…

Я в разговоре с Макгрегором, который дал это задание,поинтересовался, почему именно смягчить. Не лучше ли попытаться решить этупроблему раз и навсегда, при желании решение отыщем.

Он покачал головой.

— Нет.

Я вякнул робко:

— Но ведь когда-то снова придется…

— Это когда-то, — ответил он.

— Экономичнее бы сейчас, — сказал я настойчиво.

Он помолчал, сказал уже мягче:

— Ценю ваш энтузиазм и готовность взяться за болеетрудную задачу.

— Вполне по плечу! — заверил я.

Он покачал головой.

— Поверьте, это не лучше. Действуйте.

Несмотря на мягкий тон, я уловил, что это окончательно,обсуждению не подлежит. Возможно, решили не усложнять проблему потому, что вКении я погасил костер хоть и быстро, но не навечно, трайбализм через нескольколет может проснуться снова. То есть не верят, что смогу найти перманентноерешение?

Обидно, тем более что в Европе не так критично, как было вКении, где уже пошли массовые столкновения и началась гражданская. Здесь у меняесть время, и я мог бы придумать что-то гораздо более эффективное и сокончательным решением.

Похоже, меня привлекли к решению этой задачи потому, чтотрайбализм в Европе свирепствует не только африканский, но и свой, европейский.Только африканский, да еще в Африке, моментально душим, а в Европеделикатничаем. Хоть с африканским, хоть с европейским. К примеру, прибалтийскиестраны, общая численность населения которых достигает численности одного израйонов Москвы, сейчас ревностно борются за восстановление национальных языков,своей культуры и вообще возврата к национальным традициям. Ситуация та же, чтои в Черной Африке: «своего» почти ничего не осталось, все уступило русскому.Местные националисты повторяют все то, что мне пришлось остановить в Африке, нотам возврат к традициям означал возврат к людоедству, что, по нашим понятиям,зашкаливает: самобытность самобытностью, но это уж чересчур, даже когдапообещали не есть белых специалистов, а только своих соплеменников или таких жечерных из других племен.