Книга Валентина. Тайные желания - Ноэль Гаррисон

– Этого я не могу тебе обещать, – твердо произносит Сантос, вставая и заключая ее в объятия. – Только чудовище может бить женщину. По-твоему, я должен с этим смириться?

– Прошу тебя, не нужно.

Луиза чувствует, что близка к истерике. Она не может рисковать Сантосом. О матери также нужно помнить. Если Сантос не убьет синьора Бжезинского, а лишь ранит или покалечит, можно не сомневаться, чем муж заставит ее поплатиться. Он сделает так, что мать никогда не покинет Повелью. Он даст разрешение жестокому доктору на лоботомию. Он уже не раз грозился это сделать. Синьор Бжезинский сам поместил ее в лечебницу, поэтому имеет право решать.

Страх растет в ней с каждой секундой, и теперь, в объятиях любовника, до нее начинает доходить истинный смысл того, что вчера сделал с ней муж. Он мог попросту убить ее, и она бы никогда больше не увидела Сантоса. Дрожь охватывает ее, соленые слезы бегут из глаз и попадают в рот.

– Пожалуйста, Сантос, – всхлипывает она. – Пожалуйста, не приближайся к нему.

– Людвика, – обращается он к ней по-польски, – я не позволю ему больше тронуть тебя.

Сантос всегда называл ее Белль. Когда он произносит имя, которым нарекли ее родители, когда с его уст срываются польские слова, ее как будто подхватывает волна и несет прочь от действительности в край, где правит ее сердце. Она сбрасывает кожу себя другой и предстает перед ним такой, какая есть на самом деле. Она падает в руки Сантосу и кричит. Все горести этих лет исторгаются из нее скорбным возгласом. Смерть отца. Безумство матери. Свадьба без любви, больше похожая на похороны. Одиночество в браке. Превратившийся в чудовище муж. Сантос прижимает ее к себе, гладит по волосам, пока ее слезы пропитывают его рубашку.

– Людвика, моя прекрасная Людвика… – снова и снова повторяет он.

Мало-помалу плач прекращается. Сантос чуть наклоняется, отрывает ее от пола, несет на кровать и укладывает. Он гладит ее короткие волосы, и от его прикосновений она успокаивается. Он ложится рядом с ней, снимает влажную рубашку и остается в одних брюках. Он принимается гладить ее обнаженное истерзанное тело, и никогда еще она не видела его таким серьезным, таким угнетенным. Он начинает целовать ее. Сантос целует каждую отметину, оставленную ее мужем. Он целует ее запухший глаз и ссадину на подбородке. Он целует синяки, расцветающие на ее груди и ребрах, красное пятно на запястье, там, где синьор Бжезинский выкручивал его. Поворачивает ее и целует спину, от самой шеи и до поясницы, где темнеет след от удара. Потом он снова поворачивает ее и целует распухшие ноги. Поднимается выше и целует живот, где больнее всего. Он не произносит ни звука, но Луиза кожей чувствует его любовь. Есть ли во всем мире бальзам целебнее? С каждым поцелуем физическая боль отступает, а сердце открывается сильнее.

– Возьми меня, – шепчет она, глядя прямо в его глаза.

Он хмурится.

– Я не хочу сделать тебе больно, моя птичка.

Она качает отяжелевшей головой.

– Ты не можешь сделать мне больно, – молвит она.

Он наклоняется над ней и с тревогой рассматривает ее лицо.

– Это случилось с тобой из-за меня. Я не достоин этого. – Он нежно гладит ее щеку. – Я не смогу остаться здесь с тобой навсегда, Людвика. Я не могу дать такой женщине, как ты, то, что ей нужно.

Она берет его руку и кладет себе на грудь. От его прикосновения соски у нее твердеют.

– Можешь, – хрипло произносит она.

Доверие, которое он видит в ее глазах, становится тем самым ключиком, наконец открывающим его сердце. Он видит, что она готова умереть за него, и это внушает ему благоговейное чувство. Он готов поклоняться этой женщине, рискующей всем ради него.

Он наклоняется и мягко целует ее в губы. Луиза отпускает его руку и закрывает глаза. Она чувствует, как его ладонь, едва касаясь кожи, скользит вниз, накрывает ее лоно.

– О, Сантос, пожалуйста, помоги мне, – шепчет она. – Возьми меня.

В ответ он снова целует ее и нежно раздвигает ее ноги, вводит в нее пальцы и ласкает ее глубоко внутри. Она тает, и вся боль ее превращается в страсть. Тело перестает слушаться, и каждое движение кончиков его пальцев порождает все более и более острые ощущения.

Она выкрикивает его имя. Сантос. И в ответ он нежно и глубоко входит в нее. Она открывает глаза, дрожа всем телом от желания и чувств, и смотрит в глаза любовнику. Он глядит на нее так, как не смотрел никогда прежде. Как будто ее уязвимость сделала уязвимым самого Сантоса, ибо глаза его наполняются слезами, когда он углубляется в нее. Слова больше не нужны. Они достигли совершенной гармонии. Он чувствует ее боль, а она – его страсть. Они сливаются в прекрасном единении и достигают финала одновременно. Любовь переливается через край и накрывает их горячей волной.

Валентина

Дома в своей студии она включает световой короб. Поток белого света падает на стены и потолок комнаты, оставляя углы нетронутыми. Дверь в маленькую фотолабораторию тоже остается в тени. Ей хочется узнать, что изображено на этом негативе, но пока у нее нет желания идти в лабораторию и печатать фотографии. Она решает схитрить и рассмотреть снимок при помощи проектора и специального увеличительного стекла.

Она достает негатив из конвертика и кладет его на огромный световой короб, сделанный из матовой пластиковой столешницы. Она берет лупу и склоняется над негативом.

То, что она видит, на миг заставляет ее затаить дыхание. Это не легкий намек на эротику, как на предыдущих фотографиях, это самая что ни на есть эротика. Наверное, для двадцатых годов – большая редкость, думает она. Возможно, фотография стоит кучу денег. Может быть, именно поэтому Тео отдал ей эти снимки?

Какое-то время она смотрит на негатив, и в ее подсознание впечатывается изображение, запечатленное на нем. Оно удивительно похоже на те образы, которые она видит во снах.

Эта картинка отличается от всех остальных. Модель та же, предполагает Валентина, но теперь вместо крупных планов – все тело. Снимок сделан не в помещении, поскольку женщина лежит грудью на белоснежном камне или мраморной плите явно при ярком солнце. Общий тон снимка почти такой же белый, как поверхность ее светового короба. Ослепительный фон создает тональный контраст с обнаженным женским телом. Ноги ее раздвинуты и согнуты в коленях. На них черные ботинки на пуговицах. Нижняя часть ее тела наполовину повернута, как и голова, и лицо скрыто белой венецианской маской. Видно лишь рот, который слегка приоткрыт, как будто в ожидании. Волосы у нее черные, и короткая стрижка в виде шлема заключает лицо в строгую рамку – типичная для двадцатых годов прическа. Все эти элементы – раздвинутые ноги, вывернутый зад и повернутая голова – направляют взгляд зрителя на центральную точку изображения. Правая рука женщины заведена за спину. Согнутый локоть образует ломаную линию. Она вложила ладонь между ягодицами и немного раздвинула их пальцами. Но указательный палец направлен вниз и натягивает самую интимную часть ее тела. Она предлагает себя зрителю.