Книга Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда! - Василий Звягинцев

О том, что за это как раз аггрианку и нужно благодарить, внушившую ему нужный настрой и заставившую забыть о себе как о женщине, он даже не подумал. Точнее – он больше этого не знал. Вот только что ещё помнил запах её духов и страстное, сбивчивое дыхание, и – ничего. Скажи ему кто-нибудь, что он сегодня провёл с госпожой Берестиной бурную ночь – покрутил бы пальцем у виска. И для этого хватило всего лишь влюблённого взгляда юной девушки.

– Из одного человека? Несолидно как-то. Я считаю, в Москве всё же недодумали. Нужно было бы хоть профессора с нами направить… Он умеет впечатление производить.

По простоте душевной Басманов отнёс себя и поручиц к обслуживающему персоналу и «сопровождающим лицам».

– С чего вы взяли? – нимало не смутился турок. – Это на таких, как вы, умеет. Но на солидного человека никак не произведёт. И без него справимся. Главное – правильно наше явление обставить. Вы будете, одновременно с вашей здешней должностью, уполномоченным со стороны … ну, пусть императорской Ставки и одновременно моим миноритарным акционером. Я понимаю, в таком совмещении кто-то может усмотреть конфликт интересов, но так даже интереснее. Отвлечёт ненужные мысли, если они у кого появятся, в противоположную сторону. Мадемуазель Кристина очень подходит для должности эксперта по лёгкому стрелковому и иному оружию, а Марину я попрошу изобразить… – Он задумался, какая роль наиболее подойдёт Верещагиной.

– Кого же, как не главного юрисконсульта, – со смехом ответила Марина, которой игра сразу понравилась.

– Вот-вот, – согласился Ибрагим. – И повернём дело так, чтобы свита сама стала играть короля, – это я ваших здешних соотечественников подразумеваю, – пояснил он Басманову. – А вы, никому ничего не говоря, сумейте дать понять, как вас на самом деле воспринимать надо. Не как одного из «своих», а как полномочного представителя сил куда более высоких… – Катранджи почувствовал себя в своей тарелке и распоряжался, как авторитарный режиссёр на репетиции.

– Вы, Кристина и Марина, сообразите, как одеться и как себя вести, много говорить не придётся, достаточно слушать и время от времени шептать мне что-то на ухо или в блокноте показывать. Я дам понять, что когда от вас потребуется…

– Да мы, если что, и всерьёз можем, – вдруг заявила Верещагина. – Я, например, и Римское право знаю, действующие уголовные, гражданские и административные кодексы большинства европейских стран, политэкономию капитализма, а если чего забыла – через минуту-другую любую информацию найду. – Она легко прикоснулась к сумочке, где лежал блок-универсал. – Да и Кристина вам без запинки хоть цену на партию подержанных ППД на базаре в Урумчи назовёт, хоть на целевые патроны к «Ли Энфильду» в Антатанариве… Она же, когда в Одессу собирались, предполагала, что там и задержаться придётся. Не только девушку из заведения мадам Вульферсон изображать, могло потребоваться и на Привозе свежими бычками торговать, и бриллиантами у Семитати…[111]

– Ну так тогда вообще о чём говорить, – удовлетворённо кивнул Ибрагим.

– Кроме всего прочего, мы вообще можем из себя реальных первых лиц изобразить, а вы при нас так… Ходячий кошелёк.

Марина, не сдержавшись, фыркнула. Кристину опять понесло, она хамила с голливудской улыбкой, чтобы со стороны выглядело милой шуткой, а те, к кому непосредственно адресовались слова, понимали, что не совсем эта девушка шутит. Или – совсем не…

Катранджи успел познакомиться с боевыми качествами девушек и их артистическими способностями. Безрассудную вроде бы, но тщательно просчитанную отвагу. Из двух последних дней общения вынес представление, что они и к магии способны, непонятно только, к какой именно, до чрезвычайности умны и сообразительны, но то, что сказала Марина, а потом и Волынская…

Если любая из них берётся изобразить квалифицированного юриста перед юристами же, с лёгкостью, подходящей для обещания станцевать на балу, – это весьма серьёзно. Тут опять надо думать и думать. О том, как вообще дальнейшую жизнь строить.

– Тогда, господин полковник, – деловым тоном сказала Кристина, входя в роль, – нам бы следовало предварительно обсудить, в каких пределах возможно и прилично торговаться, заранее выяснить, какой ассортимент товаров нас интересует. Мне нужно знать три показателя – реально располагаемая сумма, минимум, к которому нужно стремиться, ну и мой процент со сделки, – скромно добавила она.

Басманов снова засмеялся. Удивительно приятно ему было смотреть на эту девушку, так чётко настроившуюся на волну. Явно ведь развлекается, но до чего убедительно! Он не видел Волынскую в одесской операции, но сейчас в её лице опять отчётливо проступили семитские черты, хотя ни к каким «техническим» средствам она не прибегала, просто мимику изменила, совсем чуть-чуть тональность голоса и глаза… Вот глаза да, заметно потемнели, непонятно, каким образом.

– Я цены на мировом рынке тоже знаю, – с достоинством сказал Ибрагим, – но, наверное, так и вправду лучше будет – торговаться будешь ты, а я только сидеть и надувать щёки, как известный персонаж.

– Ха! Смотрите, потом от жадности не зачахните, когда расплачиваться придётся, – повела плечом и состроила совсем уже выразительную мину Кристина. – Я беру пять процентов от суммы скидки к известным вам ценам… Хотя вы упустили – в этой России и мире цены совсем другие. Но – слово сказано.

– Четыре, – тут же ответил Катранджи, вполне возможно – инстинктивно.

– Тогда в итоге шесть. Иду вам навстречу. По три процента мне и Марине, это будет справедливо. А сколько господину полковнику? – озаботилась она и благосостоянием Басманова.

– Меня в расчёт не берите, я на службе, причём на другой стороне, – с усмешкой отмахнулся Басманов, знающий вдобавок о решении снабдить Катранджи и его «Интернационал» оружием всей линейки по совершенно символическим ценам. Но если Волынская будет выбивать скидки со «среднемировых», подзаработают девочки, и прилично. Только надо будет завтра шепнуть Тер-Исакяну, чтоб подыграл…

Вообще фамилия начальника административного управления штаба Черносредиземноморского флота была давным-давно, как это принято в Русской армии, унифицирована в Исакова, но каперанг любил подчёркивать свою принадлежность к роду потомственных священнослужителей армяно-григорианской церкви, которая как раз и обозначалась приставкой «Тер». И был этот каперанг, что знали только эрудированные члены «Братства», своеобразной реинкарнацией всем известного адмирала Исакова с Главной исторической, по крайней мере, подробности биографии до семнадцатого года у них совпадали. А до погон каперанга и нынешней должности Иван Степанович дослужился сам, за восемь (теперь уже девять) лет. Из мичманов. А всего лишь человек пошёл по той линии, что была ему душевно ближе, а не той, что определилась после его перехода на сторону красных в предыдущей реальности[112].