Книга Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника - Матвей Ганапольский

Мне было неведомо, что я сижу на камнях дворца, по которому, возможно, ходил царь Митридат VI Евпатор, именем которого и названа гора.

Я ничего этого не знал.

И сейчас я благословляю то мое незнание, ибо я воспринял увиденную красоту как таковую, воспринял ее не умом, но сердцем.

Сидя на теплом камне и наблюдая за немыслимой красоты закатом, я не вспоминал имена древних царей и воинов, а думал только о том, что когда-то тут бурлила жизнь.

Что тут пили вино, ели мясо, играли на каких-то инструментах.

И в точно такой вечер, как сегодня, на это же место выходил какой-то человек и смотрел на закат.

И возможно, он стоял, как я, возле этой же колонны и так же, как я, на нее опирался.

Он должен был стоять именно тут, потому что это место было построено для созерцания, призыв к которому передавался мне этими колоннами через два тысячелетия.

В этой важной для меня истории, конечно, многое совпало.

Хорошо, что не было воды, и я пошел ее искать.

Хорошо, что я был один, хорошо, что нашел проход на стройку, и там никого не было.

Хорошо, что я гладил колонны.

Хорошо, что был закат, и я увидел в действии великий замысел гениальных архитекторов.

Хорошо, что после того, как я вернулся к автобусу, меня никто ни о чем не спрашивал.

Я бы не смог никому ничего объяснить.

Этот случай сыграл со мной странную шутку, которой я, впрочем, благодарен.

Когда в Риме я ходил по Форуму или стоял в очереди за билетами в Колизей, я все время щупал камни. Я видел на них бороздки обработки и мысленно благодарил неизвестных мне мастеров за их великую работу.

Я гладил выщербленные ветром и непогодой колонны и мысленно обращался к неизвестным каменотесам, уверяя их, что сейчас их колонны не хуже, чем были тогда, и что я благодарен этим каменотесам за то, что они дали мне почувствовать, что такое время.

Вот почему я не люблю понятие «старые вещи», ибо мы говорим «старые», имея в виду «ненужные».

Я знаю, что мы выбрасываем их только потому, что неблагодарно не находим им места в нашей жизни.

Я до сих пор храню зеленое пальто моей мамы, которое она носила в молодости, когда мне было пять-шесть лет. Это пальто я храню не за его красоту или участие в какой-то революции, как пальто Ленина.

Оно хранится, потому что настоящее, и до сих пор хранит аромат духов «Вечер», которые очень любит моя мама и которые я всегда ощущал, утыкаясь в подол пальто, когда она приходила вечером с работы.

И ощущая этот аромат, мне кажется, что мама совсем молода, а я подбегаю к ней в колготках и шортах со шлейкой через плечо, чтобы они не спадали.

И в руках у меня все та же машинка с отломанными колесами – железный фургончик с надписью «Хлеб», который я, засыпая, возил по подушке, а потом клал под одеяло, чтобы, пока я сплю, он никуда не уехал..

Крест и картошка

Наверное, вы наблюдали по телевизору подобную рекламу.

Она может рекламировать что угодно, но принцип ее один – бархатистый голос после показа товара крупным планом игриво воркует: «Чудо технологий! Новый телевизор “4D” нашей разработки – пожалуй, лучший телевизор в мире!»

Конечно вам становится интересно, кто именно решил, что это лучший телевизор.

У вас есть три варианта:

Это решили те, кто его производит.

Так решили те, кто его рекламируют.

И третий вариант – так считают те, кто оказался настолько смелым, что смотрел на нем фильм.

Но подтвердить свое мнение они не могут, потому что сразу после просмотра были отправлены в больницу со сложным вывихом глаз, причем всем коллективом.

Однако когда вы смотрите эту рекламу в сотый раз, то замечаете ссылку внизу кадра, в которой сообщается: «По версии такого-то журнала».

Подобный рекламный ход гениален!

Конечно вы не будете проверять, что именно писал упомянутый журнал, тем более что его название мелькнуло на экране с космическим свистом, а сам журнал выпускается в одном экземпляре, который успешно потерян.

Но в голове у вас остается ощущение, что кто-то, крайне авторитетный, сказал об этом телевизоре, что он лучший.

Подобная реклама вызывает у меня тошноту, но сам слоган мне нравится. И я даже готов его немедленно употребить, правда, по другому поводу.

В моем случае реклама будет звучать так:

«Город Львов – пожалуй, самый красивый город в мире!»

И вам не нужно искать никаких сносок, чтобы узнать, по чьей версии он самый красивый.

Это моя версия.

Я там родился и вырос, поэтому спорить со мной бесполезно.

Когда-нибудь я напишу толстую книгу, в которой расскажу, как невероятной красоты дома, брусчатка на мостовой, пышные клены, трамвайная узкоколейка и даже старое кладбище могут сформировать мировоззрение ребенка.

Думаете, не могут?

Легко!

И одна история из моего детства имеет прямое отношение к этой главе.

Дело было в середине 60-х, когда я, младший школьник, ехал с мамой на трамвае.

Я обожал львовский трамвай.

Во Львове трамвай ходит по узкоколейке, и я любил наблюдать прибывающий вагон, который подлетал к остановке на огромной скорости, так мне тогда казалось. В те времена еще ходили крохотные, довоенные, то ли польские, то ли немецкие вагоны и, даже в моем детстве, они уже были старые. Вагоны были сделаны из дерева, и на резких поворотах колеса оставались на рельсах, а сам деревянный корпус вагона угрожающе наклонялся вместе с пассажирами.

А еще я любил львовский трамвай за вагонный ритуал.

Там, где трамвайные пути лежали одноколейкой, на конечной остановке, вагоновожатый, который рулил вагоном в одном его конце, легко снимал управляющие накладные рычаги со своих мест, гордо шел через вагон, преисполненный ощущением своей миссии, и, проследовав в его противоположный конец, насаживал рычаги на такие же штыри, соединенные с управлением.

Потом он дергал за звонок, и трамвай отправлялся в обратном направлении.

Точно такое делают в метро или в электричках, но там вы этого не видите. А тут все происходит на ваших глазах. И позже, когда вагон тронется в путь, вы можете протиснуться на заднюю площадку и стоять на том самом месте, где только что был вагоновожатый. Вы можете сесть на его высокий металлический стульчик и, уважительно трогая металлические штыри и глядя на убегающие рельсы, представлять себе, что это именно вы ведете вагон, только почему-то задом наперед.

Я очень уважал львовских вагоновожатых.