Книга Преследуя восход - Майкл Роэн

Это заставило меня замолчать. Я так и не собрался с духом, чтобы спросить у кого-то еще. Но мне припомнилось то, что я видел однажды во время ночного полета, возвращаясь из неудачной командировки во Францию. Тогда наш маленький самолет оказался между двумя слоями туч: нижние были ровные и катились, как сине-стальное море, верхние были выше, круче, суровые, как серый гранит; и только одинокий мазок бледно-оранжевого света отмечал горизонт, который в противном случае затерялся бы в бесследной бесконечности. Если бы я тогда посмотрел вниз и смотрел бы подольше, то, может быть, и сумел бы заметить высокие мачты над гребнями туч, прямые паруса, скользившие по направлению к тому последнему далекому свету.

Ост-зюйд-вест — вот каков был наш курс — к острову Тортуга и оттуда — снова на юго-восток, между Большой Багамской банкой и призрачным Гаванским побережьем до Наветренного пролива. Волки шли весьма эксцентричным курсом, чтобы избежать встречи с нами. В какой-то мере нам это даже льстило. Зато это оставляло нам последнюю надежду в лице Ле Стрижа, а это уже не нравилось никому. Стриж постоянно пребывал в своей каюте, откуда доносились странные звуки и еще более странные запахи, и появлялся время от времени только затем, чтобы подтвердить, что наш противник где-то впереди по курсу. Каждый раз он казался все более измученным.

— Их все труднее преследовать, — ворчал он. — Что-то новое тянется к ним, что-то стремящееся скрыть их от моих глаз. Но оно еще не так сильно.

А пока что Молл систематически отделывала меня до синяков. Оказывал ли я сопротивление? Незачем и спрашивать. К концу целого дня упражнений с мечом у меня так деревенели мускулы, что я едва мог двигаться. Но я не жаловался, ибо если Молл и надумала преподать мне жестокий урок выживания, то лишь потому, что он мог пригодиться. И я знал, как мне повезло, что у меня такой восхитительный учитель, способный заставить раскалываться воздух, но никогда не забывающий при этом, что значит быть неуклюжим новичком. Когда на третий день наших занятий Молл вдруг перестала наносить лишь тонкие порезы, похожие на порезы от бумаги, которые скорее чесались, чем болели — во всяком случае, пока в них не попадал пот, — я начал ощущать себя неким подобием бойца.

Но одновременно и кем-то вроде мазохиста. Правда, Молл всегда знала, когда следует остановиться.

В один прекрасный полдень — по-моему, на четвертый день — раздался крик марсового матроса, и мы, побросав все, побежали к поручням. Но не черные паруса поднимались над горизонтом. Это были увенчанные гребнями зеленые клыки гористого острова, и для нас они были символом поражения. На горизонте была Эспаньола, и это значило, что мы упустили противников, и они уже здесь.

— А Клэр… — Я не смог договорить.

Джип покачал головой:

— Спокойно, приятель. Что бы они там ни задумали с ней сделать, это что-то вроде… ритуала, а для этого у них есть предназначенное время, место и все такое. Есть надежда, что это произойдет не сразу. Едва ли они могли так точно рассчитать свое прибытие — во всяком случае после стычки с нами. И если они уже не причинили ей вреда, скорее всего до тех пор и не причинят.

— Если она со страху не лишилась рассудка!

— Сомневаюсь, — сказала Молл, ласково кладя руку мне на плечо. — Мы крепче, чем вы нас считаете, Стивен. Она будет думать, что все это — сущий кошмар, но она уже видела и проблеск надежды. Не терять мужества — вот твоя роль. Так сыграй ее до конца!

Во время последнего перехода в Порт-о-Пренс атмосфера на борту была наэлектризована. Нас вполне мог ожидать какой-нибудь не слишком приятный сюрприз. Вскоре после восхода солнца мы под всеми парусами вошли в окруженный горами залив, при этом пушки у нас были наготове, а их экипажи скорчились за закрытыми портами, с большим подозрением оглядывая каждый маленький островок. Но когда главный порт острова вырос, а точнее, распластался по берегу перед нами, сразу же стало ясно, что ни один корабль, хотя бы отдаленно напоминающий корабль волков, здесь не пришвартован.

В состоянии мрачного перевозбуждения мы бросили якорь неподалеку от разрушенного лесного склада в дальнем конце города. Ле Стрижа, горько жаловавшегося на усталость, упросили еще раз использовать его дар. А в это время мы послали группу людей на берег, чтобы разузнать, нет ли каких новостей. После маленького инцидента в Новом Орлеане мне, разумеется, было позволено не идти. Меня оставили сидящим на поручне — залечивать царапины, грызть ногти и смотреть на город, который, как предполагалось, был для меня чересчур опасен.

Город, однако, таким совсем не выглядел. Это было совсем не то, что приближаться к Новому Орлеану по темной Миссисипи, под покровом тьмы и таинственности. Воздух был свеж, прохладен и прозрачен, освежающий свет вычерчивал каждую подробность с поразительной ясностью. Вовсе не опасный и не зловещий с виду, город растянулся, как задремавший ленивец, по всему плоскому побережью, тесня лесистые склоны гор. И даже вдоль побережья, у самого моря, попадались пятна разросшихся деревьев между стенами из белого камня и выбеленных солнцем досок, обветшалых и отбеленных солью, между элегантными старыми виллами во французском и испанском стиле и полуразрушенными доками. Местами деревья редели и переходили в пятна заросших низкорослым кустарником пустынных земель, где бродили желтоватые волы, тряся головами и отгоняя мух. На более высоких склонах сгустки той же густой растительности произвольно смешивались с группами выбеленных солнцем зданий. Что порождало рост — здания или джунгли? Я не мог сказать с уверенностью. Двадцатый век этого места как будто не коснулся. Здесь не было слышно шума городского транспорта. До нас доносилось лишь кукареканье запоздалых петухов вперемешку с воплями летавших стаями попугаев. Я даже не слышал детских голосов, чуть ли не самого универсального в мире звука. Все, что я мог временами расслышать, было постоянное глухое пульсирование, заунывное пение или, возможно, завывание. Это была единственная нестройная нота во всей этой мирной сцене. Ничего в ней не было опасного; и все же чем дольше я наблюдал и слушал, тем более меня охватывало чувство, будто что-то здесь не так, что-то дьявольски не так.

Двадцатый век…

Минуточку… Я в свое время немало читал о Порт-о-Пренсе, не так ли? Год назад или что-то около того, когда делал справку одному из клиентов Барри об условиях торговли в бассейне Карибского моря. Всю ту петрушку, что печатает министерство торговли о том, каким современным выгладит город по сравнению с большинством столиц третьего мира. Даже до обидного современным по сравнению с тем, в каком состоянии пребывает остальная часть страны. Офисы, отели, ночные клубы с неоновыми вывесками, сверкающие казино, доки, которые могут принять суда для круизов, — где все это? Широкие бульвары, высокие башни из стекла и бетона, которые должны отражать солнце, как лес зеркал, — куда они все попрятались, черт побери? Как бы тщательно я ни изучал ландшафт, всего этого не было и в помине. Раз или два мне почудился блеск стекла в воздухе — почти за пределами поля зрения. Но всякий раз, когда я начинал всматриваться снова, это оказывался белый шпиль церкви, ряд белых соломенных крыш на холме или просто случайная игра света. И больше ничего.