Книга Преследуя восход - Майкл Роэн

Я резко нажал на тормоз и остановился; машина, шедшая впереди, проскочила через перекресток как раз в то мгновение, когда сменился свет. Я сидел, ругая себя, и следил, как исчезают в сгущающемся сумраке задние фары, а за ними устремляются вдаль бесконечные движущиеся ряды. Идиот в шикарной спортивной машине немецкой марки, стоявшей за мной, просигналил, но я был слишком раздражен, чтобы обращать на него внимание. Впрочем, действительно, перед тем как свет сменился, у меня было время — полсекунды, чтобы утопить педаль газа до пола и прорваться. Я был достаточно близко к светофору, чтобы проскочить, но эта развязка была сложной, запутанной, да и видимость была не ахти какая. Но, черт побери, я ведь заботился о безопасности! И в этом был я весь, не так ли? Надежный водитель, надежная машина, надежная работа, жизнь без опасностей и приключений…

Так почему же я внезапно разъярился? На работе у меня в этот день не было никаких неприятностей, да и вообще они выпадали редко. И вдруг ни с того ни с сего я как-то по-глупому пожелал, чтобы появился повод взвыть или с кем-нибудь побороться…

Но тут я поднял глаза к небу и тотчас позабыл свое раздражение. Солнце уже зашло, и земля лежала во мраке, но в сгущавшихся тучах оно освещало некий пейзаж — странное, фантастическое побережье: отлогие холмы, глубокие заливы, полосу прибрежных отмелей, бесконечные островные архипелаги цвета расплавленного золота. Из-за склона, по которому уходила улица, пейзаж этот казался совершенно реальным — словно я смотрел вниз с крутого холма на широкое речное устье. Настоящее ее устье было, впрочем, куда менее живописно: плоский мрачный речной берег был загажен сначала во время кораблестроительного бума, а затем снова, когда начался спад. Поток товаров, с которыми я имел дело, не проходил теперь через доки и склады, расположенные там, и они выглядели настолько же мертвыми, насколько живым казался небесный пейзаж.

Дикое многоголосье гудков оторвало меня от грез. Свет опять сменился, и я задерживал поток. Не без злорадства я дал полный газ и так быстро промчался через перекресток, что оставил блестящего мерзавца позади себя. Однако дальше круговое движение переходило в двухрядку, и буквально через несколько секунд он догнал меня и, урча, с беспечной легкостью промчался мимо. Меня внезапно охватило желание погнаться за ним, биться, как на дуэли, просто из принципа, но я не поддался этому дурацкому порыву.

Что со мной творится? Я всегда испытывал отвращение к болванам, выкидывавшим глупые шутки на забитых пригородных дорогах, — такое же отвращение испытывал и сейчас, раз уж на то пошло. А вопрос о трусости здесь даже и не возникал — ведь главным образом подвергались риску жизни других. Да и в любом случае я уже вернулся к нормальной скорости. Мимо меня промчался еще один автомобиль — той же марки и того же года выпуска, что и мой, даже цвет был такой же. Я уставился на него, чтобы убедиться, что это не моя машина, и снова обругал себя. Как бы там ни было, сиденья в той машине были под леопардовую шкуру, а на бардачке кивала игрушечная собачка. В моей по крайней мере такой гадости не было; а впрочем, могла бы и быть, почему нет? Таковы, во всяком случае, были мои ощущения по отношению к ней и самому себе в тот миг. Нет, мне обязательно следует поменять машину и ездить на «порше», «рейндж ровере» или на МГ, но уж никак не на моей умеренной и аккуратной тачке! И если я действительно такой уж перспективный чудо-мальчик, то должен получать удовольствие от быстрой езды, а не только от растущего банковского счета и коллекции не совсем легального золота!

Я остановился у своего подъезда — все того же обычного подъезда. Домой? Зачем? Тотчас мне представилась моя квартира — чистенькая, пустоватая, тщательно спроектированная и дорогостоящая мансарда. Мне стало тошно при одной мысли, что надо готовить ужин, а перспектива доставать что-нибудь из морозильника совсем меня доконала. Я резко переключил передачу, как раз вовремя просигналив о перестроении. Я решил поужинать где угодно, только не дома. Возможно, утром я об этом и пожалею, но сейчас я вознамерился отыскать какое-нибудь экзотичное место, пусть даже оно окажется и не особенно приличным. На эту мысль меня навел район старого порта; я припомнил, что там было множество странных местечек, когда я проезжал там в последний раз. Но, Господи, как же давно это было! Тогда я был еще совсем зеленым юнцом и ехал на автобусе, пялясь в окно. Я был совсем мал, когда ступал по этим камням, — отец частенько водил меня смотреть, как разгружают суда. Я любил корабли, но это место казалось мне довольно печальным — с заросшими сорной травой пустырями и ржавеющими рельсами портальных кранов. Старый порт уже тогда умирал. Я смутно припомнил, что в последнее время вроде бы предпринимались попытки отреставрировать доки и здания складов как достопримечательности, но знать не знал, чем это все закончилось.

Почему я никогда больше не приходил туда? Было некогда: работа, светская жизнь, занятия спортом, личная жизнь, наконец. Я вовсе не ставил себе целью отказываться от юношеского пристрастия к бесцельным блужданиям, но так уж получилось, что оно прошло. Как и многое другое. Впрочем, если я хотел оставаться на гребне и идти вперед, ничего другого и не оставалось. И все же те походы в район доков, все эти ящики и контейнеры с загадочными иностранными ярлыками — они не прошли бесследно.

Не могу сказать, что именно они и определили мой выбор профессии: его я обдумал очень тщательно еще в колледже. Но они добавили что-то, внесли искру жизни в мой скучноватый, в общем-то, бизнес. Это, конечно, продолжалось недолго. Нельзя было ожидать, что эта искра не погаснет в неумолимой рутине, в круговороте бланков, счетов и векселей. Я, правда, не особенно и скучал по ней. Взамен появились новые источники радости, более практические. Но сейчас мысль о старых доках пробудила во мне ноющее чувство утраты. Может быть, именно поэтому мне и захотелось сейчас отправиться туда поужинать — стремление воскресить прежние острые ощущения, былое вдохновение. Без него я чувствовал себя довольно скверно: поникшим и опустошенным.

Я нахмурился. Нахлынули куда менее приятные воспоминания — слова, брошенные мне Джеки во время одной из наших последних ссор. Это было очень типично для Джеки: очередной из алогичных образов, вечно вертящихся в ее голове, что-то насчет изящно раскрашенных яиц из Сингапура, красовавшихся у нее на каминной полке. Скорлупа этих яиц была покрашена желтком, высосанным из них же. «Вот чем тебе следовало заняться! У тебя бы это отлично вышло! Высасывать сердцевину, чтобы раскрашивать оболочку! Красиво и нарядно снаружи, и плевать, что внутри пусто! Не будет цыплят — и не надо! Внешний вид — для тебя это все…»