Книга Драконья ненависть - Евгений Малинин

– Жить, конечно! Ты, милая девушка не можешь себе представить, сколько людей спокойно наслаждаются жизнью, даже не понимая, что они уже давно мертвы! Сколько по земле ходит милых, жизнерадостных… трупов! Вот, смотри, – он низко поклонился маре, – один из них! Хочешь, этот мертвец сочинит самую жизнеутверждающую поэму в твою честь?!

Мара испуганно посмотрела на меня, затем снова перевела взгляд на кривляющегося Фрика, и тот одарил ее своей незабываемой улыбкой.

– Не пугайся, дитя мое, – совершенно успокоившись, обратился я к девочке, – мой друг, вольный дан Фрик, большой оригинал… у него имеется одна навязчивая идея, которую он пропагандирует в течение всего нашего знакомства. Заключается эта идея в том, что мы оба с ним – мертвецы, и потому должны поддерживать друг друга… правда, он считает, что дальнейшая наша судьба сильно разница!

Мара снова посмотрела на меня, и теперь в ее глаза светилось горькое понимание.

– Ну вот, мы и добрались до главного тракта Высокого данства! – Неожиданно воскликнул Фрик, не обращая внимания на мои последние слова и делая вид, что предыдущего разговора вовсе и не было.

Я посмотрел вперед. Лес, по которому мы продвигались, кончился. Солнце, скатываясь к горизонту, выбросило перед нами тени от высоченных сосен, оставшихся за нашими спинами. Мы остановились на опушке, развернувшейся по склону холма. Внизу, не более чем в полукилометре неширокая серая лента нашей дороги упиралась в широченное шоссе, выложенное красно-коричневыми каменными плитами.

«Это ж надо! – восхищенно подумал я, – прям аппиева дорога времен расцвета Рима!»

И по этой самой «аппиевой» дороге в две стороны нескончаемым потоком тянулись самые различные повозки, скакали всадники, тянулся пеший народ.

– Теперь мы, если поторопимся, к вечеру будем в столице, – добавил шут и двинулся дальше быстрым шагом. Нам с Марой ничего не оставалось, как только пустить своих лошадей следом за нашим проводником.

Мы довольно быстро приближались к главному тракту Высокого данства, и тут я заметил, что на этой магистрали вдруг началась какая-то странная суета. Некоторые повозки и пешеходы начали останавливаться довольно далеко от того места, где наша дорога вливалась в тракт, некоторые же наоборот, старались поскорее миновать это место. Всадники, как правило, пришпоривали своих лошадей, хотя я заметил двух-трех верховых, остановившихся и спешившихся. Когда мы подъехали к самому перекрестку, на мощеном красно-коричневыми плитами тракте… было пусто. Я был изумлен поведением людей, и тут мой проводник, безумный Фрик открыл мне глаза, визгливо заорав на всю округу:

– Дорогу сияющему дану Тону, светочу Высокого данства и личному другу высшего дана Горгота!!! Дорогу сияющему дану Тону…

Он успел прокричать свою великолепную фразу раза четыре, пока я не остановил его вопли словами:

– Слушай, дружище, кончай орать, народа вокруг и без твоих воплей не наблюдается!!!

Фрик замолчал, но через секунду обернулся и объяснил свои вопли:

– Это я специально покричал, а то народишко, глядишь, решит, что обознался, что ты никакой не сияющий дан, и ринется догонять… упущенное! Затопчут ведь, вместе с твоей волшебной лошадкой! А теперь она получили подтверждение своей догадливости и у нас будет свободная дорога до самой столицы!

– Так ты что, – рассмеялся я, – думаешь до самой столицы докричался!..

– А мне и не надо докрикиваться до самой столицы, – спокойно возразил шут, не обращая внимания на мой смех, – ближние точно услышали, и дальним все что надо передадут… Во-во, смотри, что делается!!!

Я посмотрел вперед. Народец, тот, который не мог двигаться быстрее нашей компании, в спешном порядке покидал тракт, переселяясь за обочину! В спешном порядке с дороги стаскивались повозки, сводились лошади, сбрасывались тюки, короба, мешки и другая поклажа. Когда мы проезжали мимо развороченного скарба, и перепуганных людей, толпящихся на обочине тракта, мне стало как-то не по себе. И в тоже мгновение в моей голове прозвучал знакомый насмешливый голос Блуждающей Ипостаси сияющего дана Тона:

«Привыкай к поклонению кхметов и уважению, хотя бы и показному, данов! Ты – сияющий дан Высокого данства, и чужие неприятности не должны тебя трогать, если только они не роняют твоего достоинства или не приносят неприятностей тебе самому…»

– Сейчас чужие неприятности как раз неприятны мне самому… – едва слышно проговорил я и в ответ услышал старческий дребезжащий смех.

Мара удивленно посмотрела на меня, видимо расслышав мои слова, но я жестом показал, чтобы она не обращала на это внимания.

«Ты просто еще не привык к положению сияющего дана… – прозвучало снова в моей голове, – сам-то, наверное, из кхметов… какой-нибудь бродяга?!»

С моего языка уже готов был сорваться достойный ответ этому… духу, но я сдержался – в конце концов, пока он не мешает мне, не стоит обращать на его присутствие внимание. Так что, вместо того, чтобы вступать в полемику с бывшим владельцем моих доспехов, я спокойно обратился к Маре:

– Ты, милое дитя, наверное никогда не была в столице?..

– Как же она могла там побывать, – ответил вместо девушки Фрик, – когда юных сельских девушек без сопровождения родственников-мужчин в город не пускают!

– Это с какой же стати к молоденьким девушкам такое отношение? – улыбнувшись словам шута, переспросил я.

– Так ты сам же подал такое прошение высшему дану, – воскликнул Фрик и, подняв вверх кривой палец, процитировал, – «Дабы не склонять юных девиц к бездельной и разгульной жизни…». Вот Горгот Безумный его и утвердил!

– А в сопровождении господ данов юным сельским девушкам въезд в столицу, значит, разрешен?! – Насмешливо переспросил я.

– А рескриптом высшего дана Гарольда Безухого любые будущие постановления высших данов, ущемляющие уже установленные законные права вольных данов не имеют силы! – Немедленно ответил Фрик.

– Ну-да, ну-да, все правильно, – неожиданно для шута поддакнул я, – вольный дан, конечно же, является самым лучшим гарантом трудолюбия и… э-э-э… нравственности молоденькой сельской девушки…

Мы и дальше продолжали перебрасываться столь же несерьезными репликами, и за этим шутливым разговором я как-то отвлекся от развала, воцарившегося с нашей стороны тракта. А вскорости вдали показались стены города.

Когда до ворот осталось не более полукилометра, Фрик снова завопил своим высоким фальцетом, правда, содержание своих воплей свой он несколько изменил:

– Дорогу сияющему дану Тону, светочу Высокого данства и сопровождающим его лицам!!! Дорогу сияющему дану Тону, светочу Высокого данства и сопровождающим его лицам!!!

Не знаю, что уж там подействовало – вопли Фрика или мои знаменитые доспехи, но только при нашем приближении стражники, охранявшие ворота, подняли свои алебарды и застыли по стойке смирно. Мы трое беспрепятственно проехали в город, и Фрик с неожиданным облегчением проговорил: