Книга Небо сингулярности - Чарлз Стросс

ДИПЛОМАТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ

Между тем, за две тысячи лет от корабля лежал, свернувшись в темноте, ребенок и хныкал, видя сон об Империи.

Феликс застонал, вздрогнул и плотнее завернулся в рваное одеяло. Заброшенный сеновал не отапливался, и в щели между бревнами стен зверски дуло, зато хотя бы крыша была над головой. И теплее, чем на каменистой почве. В дебрях шастали волки, и для мальчишки в эту пору спать под звездами было рискованно даже в лучшие времена.

Ворон устроился над головой Феликса на толстой балке, сунув под крыло черный длинный клюв. Иногда он просыпался, встряхивал перьями, переступал с ноги на ногу, оглядывался. Но дверь была заложена, никто сюда добраться не мог, и Ворон засыпал, следуя примеру хозяина.

По крыше колотил дождь, иногда протекая сквозь дерн, покрывающий грубо обтесанные доски, тонкими холодными струйками капал на пол. Тяжело висел в воздухе запах полусгнившего сена. Феликс не решался зажигать свет после того, как господин Кролик указал ему, насколько это опасно. Водились тут твари, которые умели видеть тепло – молчаливые твари с пастями. И они любили выедать у детей мозги.

Феликсу снились порядки Империи, мужчины в блестящих мундирах, женщины в шелковых платьях, снились звездолеты и кавалерийские парады, обряды и церемонии. Но сны его были отравлены усталым и проникающим во все цинизмом. Дворяне и офицеры были развращенными бездельниками, а их женщины – жадными гарпиями, ищущими сладкой жизни. Церемонии и ритуалы стали пустыми и незначащими – декорацией, скрывающей омерзительную систему институциональных несправедливостей для поддержки излишеств правителей. В снах о Новой Праге он ощущал себя герцогом или принцем, застрявшим в куче навоза, скованным по рукам и ногам ответственностью и бюрократией, не в силах шевельнуться, а на него неумолимо наезжала многотонная машина гниющего разложения.

Когда он задергался и заплакал во сне, господин Кролик придвинулся ближе и прильнул к нему, шевеля мокрым мехом на вдохе и выдохе. Вскоре сон Феликса стал глубже, и господин Кролик отодвинулся, свернувшись в клубок, чтобы заняться ночной отрыжкой и пережевыванием жвачки. Трудно быть мальчишкой в пору быстрых перемен, но вдвойне трудно быть кроликом метрового роста, одаренным проклятием человеческого разума и инстинктов норного обитателя.

В свете раннего утра Феликс зевнул, протер глаза, неловко потянулся, дрожа от холода.

– Кролик?

– Карр! – захлопал крыльями Ворон над головой и прыгнул чуть ближе, склонив голову набок. – Кр-ролик в дер-ревне!

Феликс медленно заморгал.

– Жаль, что он меня не дождался.

Он поежился, ощутив чувство одиночества – очень чуждое девятилетнему мальчишке. Потом он поднялся и стал укладывать в потрепанный ранец свои пожитки: одеяло, небольшую консервную банку, полупустую коробку спичек и один из тех странных телефонов, с помощью которых Фестиваль разговаривал с людьми. Над телефоном он на секунду задумался, но ощущение, что действовать нужно срочно, победило, и Феликс сунул его в рюкзак.

– Поиграем в «Охоту на кволика», – сказал он и открыл дверь.

Было холодное ясное утро, и двор заброшенного хутора покрывала грязь, куда нога уходила по щиколотку. Почерневшие развалины дома стояли сбоку от этой трясины, как пень от дерева, сожженного молнией, – огнем Отца Небесного. За ним пара пыльных серых пятен указывала на обедненный слой почвы, откуда наносистемы Фестиваля высосали все редкие элементы, чтобы построить что-то крупное, – наверняка связанное с исчезновением крестьянина и всей его семьи.

Ниже, в двух километрах, расположилась деревня, за поворотом узкой грунтовой дороги, за рощицей высоких сосен. Феликс надел ранец, остановился ненадолго, помочиться на почерневшую от огня стену дома, и медленно направился вниз. Хотелось напевать или насвистывать, но он молчал: неизвестно, какие твари водятся здесь в лесах, а забывать предупреждения господина Кролика не стоило. Очень был серьезный мальчик, очень взрослый.

Ворон запрыгал вслед за ним, потом тяжело снялся с места, хлопая крыльями, и опустился в канаву чуть дальше по дороге и несколько раз кивнул.

– Завтр-р-р-рак! – объявил он.

– Отлично!

Феликс прибавил шагу, но, увидев, что нашел для еды Ворон, отвернулся и с силой ущипнул себя за переносицу, до слез, чтобы не рыгнуть. Слезы добыть было трудно. Давным-давно и далеко-далеко говорила ему Няня: «Большие мальчики не плачут». Сейчас он узнал, что это не так. Он видел, как плакали мальчики намного больше его, даже мужчины, стоя у изрытой пулями стены. (Некоторые не плакали, другие держались очень прямо, но конец был один для всех.)

– Иногда я тебя ненавижу, Ворон.

– Кар-р-р? – Ворон поднял голову. Лежащий в канаве предмет еще был одет в девчоночье платьице. – Жр-рат-ть надо.

– Надо, ты и жри. А я должен найти Петра. Пока мимы нас не поймали.

Феликс нервно оглянулся через плечо. Они уже три для бежали, перепуганные, опережая мимов на один прыжок. Мимы двигались медленно, часто борясь с невидимым ветром или пытаясь проложить путь вокруг нематериальных домов, но были неумолимы. Они не спят, не моргают и не останавливаются.

На сто метров ближе к деревне ожил телефон. Он мяукал, как любопытный котенок, пока Феликс не нащупал его в ранце и не вытащил.

– Да оставь ты меня в покое! – воскликнул он в досаде.

– Феликс? Это господин Кролик.

– Что? – Пораженный Феликс уставился на телефон. Из-под масляных отпечатков пальцев поблескивала хромировка.

– Это я, твой лопоухий друг. Я в деревне. Слушай, ближе не подходи.

– А почему? – нахмурился Феликс, продолжая идти.

– Они тут. У меня кончилось везение, вряд ли смогу удрать. Ты… – На секунду голос гигантского зайцеобразного стал совершенно нечеловеческим – животный визг гнева и страха. – За тобой, у тебя за спиной! Беги напрямик! Беги!

Телефон загудел и отключился. Феликс сердито его поднял, собираясь хлопнуть оземь, но остановился. Впереди, глядя на него, сидел Ворон, глазки-бусинки, клюв в крови.

– Пролети над деревней, – велел Феликс. – И расскажи, что увидишь.

– Кар-р!

Ворон разбежался и взлетел, пригнув траву, потом взмыл над верхушками деревьев. Феликс снова посмотрел на телефон со смешанным выражением горя и гнева. Нечестно. Все нечестно! Единственное, чего ему хотелось – быть молодым, беззаботным и развлекаться. Спутники появились потом, и сперва с ними была госпожа Ежиха, но погибла при случайном спектакле Края: ее убило электрическими разрядами, полыхнувшими из ионосферы, изнасилованной искусственными солнечными вспышками. Край – он такой, ума у него нету. Он, Край, бесконечно опасен и переменчив, коварный, как ядовитая змея, но иногда создающий шедевры красоты. (Его северные сияния держались неделями.)