Книга Корона скифа - Борис Климычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Часа в два ночи, они вернулись к тому месту, где проникли на кладбище. Преодолели стену, пошли к фаэтону, где на козлах дремал угрюмый возница.
Андрей Измайлович сказал Мише:
— Нужно будет нам побывать здесь еще не раз, чтобы вы могли рассчитаться с фирмой. Вы понимаете, что должны молчать, если не хотите загреметь в каторгу? Мне-то каторгу — не страшно, меня кайлой и ломом орудовать не заставят. А вот с вас сто потов сойдет, и жизнь свою загубите. Так что — молчите.
Вот два рубля на расходы, идите домой. Завтра будьте также в половине первого в этом самом проулке. Можете перед делом водочки полстакашка пропустить для бодрости. В дальнейшем будете здесь работать с моим заместителем Петром Илловайским-Лакмановым. Подчиняйтесь ему, как мне. И очень скоро вы не только рассчитаетесь с долгом, но и еще заработаете неплохо. И, возможно, я оставлю вас работать в фирме.
Герман Густавович мерил шагами свой кабинет в губернском правлении. Было множество неприятностей в последние дни.
Пришло письмо от Омского Генерал-губернатора. В Томске побывал инкогнито чиновник для особых поручений. Ему, якобы, помешали вести расследование, и даже подвергли опасности его жизнь! Чиновник этот, якобы, успел узнать, что томский полицмейстер замешан во многих неблаговидных делах, связан с преступниками, а сам он беглый каторжник. Панов требовал немедленной отставки и ареста томского полицмейстера.
Господин губернатор был взволнован. Как? Расстаться с Шершпинским? Да ведь это невозможно! Почему не дают работать? Бьют по рукам?
Он написал обстоятельный ответ в Омск. Как же ему уволить своего полицмейстера, если именно этот человек разоблачил крупный заговор местных сепаратистов! Бунтовщики хотели уничтожить власть императора, отделить Сибирь от империи, создать республику по образцу соединенных штатов Америки. Эти люди уже успели заронить крамольные мысли в головы гимназистов, корень удален, но он успел дать побеги. Только Шершпинский держит в руках тайные нити преступных организаций.
К тому же, готовят бунт и польские заговорщики. А Роман Станиславович в свое время участвовал в подавлении польского мятежа, героически сражался, был ранен там. Он здесь стойко борется и с польской крамолой. Как же можно в этих условиях его удалять?
Удаление полицмейстера подорвет авторитет губернатора, подорвет доверие к власти вообще. В этом случае добьются своего клеветники и враги империи. Этого нельзя допустить.
Отправив письмо, господин губернатор вызвал Шершпинского. Теперь он ходил по ковру, ожидая своего верного соратника.
Роман Станиславович вошел четкой военной походкой. Взглянув в лицо начальства, понял, что опять получит головомойку. Вздохнул. Что же делать? Надо всеми есть начальство, только над Государем Императором нет никого. Впрочем, если вдуматься, то и государь Император имеет начальника, его начальство — сам Господь Бог.
— Почему я должен терпеть выговоры и нарекания из-за вас? Как это у вас так получается, что клеветники допекают жалобами самого Генерал-губернатора? Он требует вашей отставки, и ареста, между прочим!
— Я делаю всё, что могу. Но народ здесь преподлейший. Поймали баканщики омского чиновника, решили, что он залез им в карман, утащили на реку, стали топить. А он как-то выплыл. Причем же тут полиция? Если бы он по приезде пришел бы к нам, сказал бы? так и так, я прибыл для расследования, мы бы ему охрану выделили. А то бродит по базару, и черт его знает, кто он такой!
— На то и полиция, чтобы всё знать о каждом вновь прибывшем в город. Мне вас учить, что ли, вашей должности?
— Виноват!
— Да не в том дело. Я отписал в Омск, что снятие вас с поста, подорвет доверие народа к власти. А вам надо сейчас не спать, а потрудиться, чтобы доверие к власти возросло. Намекните Тецкову, да что там, безо всяких намеков скажите, что я желаю иметь звание почетного гражданина города! Это диктует нынешняя обстановка. Пусть они в думе примут решение. Как говорится — глас народа! Тогда мне легче и вас отстоять будет.
— Немедленно вызову брюхатого!
— Да нет, зачем же? Будьте потоньше, поделикатней, домой к нему съездите, объясните, что хотите содействовать ему во всех торговых делах, полиция многое ведь может, не правда ли? Ну, вот так и действуйте!
И еще. Неплохо бы вам срочно раскрыть какой-либо заговор. Очень было бы кстати! И примите дополнительные меры, чтобы никаких козырей на руках у клеветников и ябедников не было. Поняли? Действуйте. Я в свою очередь отпишу в Петербург, нажму некоторые пружины. Действовать нам надо быстро и четко.
Шершпинский отправился к городскому голове Тецкову с визитом. Ехал в открытой коляске, вместе с верным телохранителем. Мундир сиял, и серебряная рукоять сабли поблескивала на солнце, сверкали сапоги.
Чуть сзади ехала еще коляска, в ней было двое в штатском, у каждого в кармане — заряженный пистолет. И впереди ехала коляска, там — дама с кавалером. Роль дамы играл переодевшийся агент, парик ему очень шел, очень приятная получилась дамочка. И у неё за пазухой был заряженный пистолет, как и у "кавалера". Всё это была охрана полицмейстера.
В это самое время по городу и его окрестностям катили телеги, коляски, пролетки, кабриолеты, дилижансы, ехали верховые.
Два дорожных фаэтона миновали бассейн, который именовался не иначе, как Кишочка, ибо здесь колбасники полоскали кишки для колбас. Проехали фаэтоны колбасную Мацкевича в доме Крючкевича, далее миновали они район, именуемый Трясихой, ибо там было болото, оно высохло, а кочки остались. В этом месте экипажи немилосердно трясло. В трактире Светлица во всю играла механическая шарманка известную песню:
Кипел горел пожар Московский, Дым расстилался по реке, На высоте стены Кремлевской Стоял он в сером сюртуке.
Песня эта близка была томичам, потом еще, что пожары были бичом этого деревянного, таежного города, её играли во многих трактирах, на базарах.
Фаэтоны выехали к верхнему перевозу, погрузились на паром. Через какое-то время фаэтоны уже катили по чуть заметной травяной дороге к высокому мысу, на котором стояла стена бора.
Только за городом путники начали разговаривать в полный голос, шутить и смеяться. Ехали в фаэтонах: гласный Федор Ильич Акулов, Василий Васильевич Берви-Флеровский, граф Разумовский, Дмитрий Павлович Давыдов, и Амалия Александровна фон Гильзен.
— И что? Эти острова действительно плавают? — допытывалась баронесса.
Федор Ильич отвечал:
— Сами увидите!
Они проезжали многочисленные холмы и ямины, поросшие великолепными изумрудными мхами. Где-то здесь ушел в землю древний город, отмеченный на старых европейских картах, как Гаустин, а местные сказители называли его Грустиной.
— Разве здесь грустно? — воскликнула баронесса, ничего более красивого я в жизни не видела. Такой чистый и неожиданный бор. Сколько увалов, сколько озер, ручьев, речушек!
