Книга Кельтский круг - Карло Шефер

— Бойтельсбахер. Простите, я сразу перейду к сути. — С сияющей улыбкой она пожала руки обоим противникам. — Ставлю вас в известность, что я намерена затребовать подтверждение вашей способности воспитывать ребенка…

— А я ставлю вас в известность, — услышал Тойер свой голос, — что после слушания дела я намерен проверить, правильно ли припаркован ваш автомобиль. Если нет, его увезет эвакуатор. Номер какой?

— Я езжу на городском транспорте, — гордо заявила адвокат.

— Вот что это за люди, — включилась куртизанка Шёнтелер. — Я вас предупреждала.

Так что к тому моменту, когда всех пригласили в убогий кабинет судьи Мейзенбург, пока что последнюю инстанцию, определявшую дальнейшую судьбу Ильдирим, линия фронта пролегала очень четко.

Прокурор разглядывала маленькую седовласую женщину, как разглядывают экзотических животных.

Все началось с того, что Бабетта часто сидела на лестнице. Зимой она очень мерзла. Как-то раз Ильдирим пригласила ее к себе домой. Они поговорили. Девочка была просто прелестной. И вот теперь Ильдирим сидит тут, перед судом, словно обвиняемая. Или как?

Ей дали слово. Она рассказала об этом и о частых срывах фрау Шёнтелер, о ее беспробудных запоях. Она очень старалась говорить конкретно, по делу, ведь, памятуя о глазном враче Танненбахе или о том же доблестном Хафнере, она полагала уместным подумать о том, почему в благополучной Центральной Европе люди так рьяно предаются пьянству. Ей это представлялось более уместным, чем необходимость отстаивать свое право заботиться о ребенке, который часто бывал никому не нужен. Все происходящее казалось ей какой-то фантасмагорией.

— Вас никто и не упрекает в том, что вы иногда заботились о Биргитте! — Голос судьи, по контрасту с тягостной обстановкой в ее кабинете, напоминал радостное щебетание.

— Но из этого, как мы понимаем, не вытекают и никакие права, — с горечью возразила Ильдирим.

— Вот это мы и пытаемся выяснить.

— Моя доверительница была больна, — вмешалась адвокат Бойтельсбахер. — И тут, так сказать, встряла фрау Ильдирим. Встряла между матерью и дочерью. По сути, тут следовало бы подключиться Управлению по делам молодежи. Это был бы самый логичный и нормальный выход.

— Нормальный выход? — В голове Ильдирим пульсировала кровь, отдаваясь шумом в ушах. — Значит, по-вашему, нормально оставлять ребенка зимой в субботу вечером на лестнице и потом звонить лишь в понедельник?

— Зачем столько патетики? — Бойтельсбахер откинулась назад. — Я сама мать двоих детей. Они не сахарные.

— Что тут вообще происходит? — дрожащим голосом спросила Ильдирим. — Тут сидит мужчина, который вел себя нагло еще в коридоре суда. Он никогда не заботился о Бабетте, ни разу в жизни, и я почему-то должна теперь перед ним оправдываться. Девочка уже год живет у меня, а он фактически увидел ее несколько дней назад. — Ситуация казалась ей все менее реальной, так как никто из присутствующих не признавал справедливость такого аргумента. Ильдирим чувствовала себя фантомом, бестелесным призраком, который вот-вот растворится в воздухе. Она была призраком на фоне семьи, которая никогда и не существовала, но все-таки кое-как прослеживалась в обратном исчислении, если вернуться в прошлое — вплоть до того момента, когда блуждающий сперматозоид воткнул свою беспутную головку в толстую яйцеклетку. Вот оно, правосудие XXI века. Погрузившись в размышления, Ильдирим пропустила начало речи судьи.

— …очень радует, господин Терфельден. Для ребенка это большое событие. Надеюсь, отныне вы будете принимать большее участие в жизни вашей дочери. Вы ведь живете в…?

— В Мелле, возле Оснабрюкка.

Почему молчит Тойер? Ильдирим покосилась на гаупткомиссара. Казалось, он дремал — не удивительно после всего, что на него свалилось за последние недели, в том числе и по ее милости.

— Из-за моей профессиональной деятельности я, естественно, не могу посвятить себя ребенку в той мере, в какой бы мне хотелось, но теперь, когда я вижу, что ситуация далека от благополучной, я постараюсь приложить все силы. То есть, возможно, дочка станет приезжать ко мне на каникулы. Если мне удастся все устроить так, чтобы…

— Так далеко мы сейчас не загадываем! — радостно перебила его судья. — Как хорошо, что вы пришли.

В дверь с удивительной юркостью проскользнула социальный педагог Краффт.

— Простите, фрау Мейзенбург! У меня был трудный случай. Вероятно, все дело в погоде…

Дамы захихикали.

Ильдирим воспользовалась паузой и прошептала:

— Тойер, ты мне очень нужен. Ты не жирный клоп. Извини, мне жаль, что я наговорила ерунды. Может, у нас есть будущее. Может, оно состоит в том, чтобы не стать такими, как они. Чтобы никогда не носить таких усов, никогда не дрочиться или по крайней мере заниматься не только этим. Пожалуйста, Йокель. Так тебя зовут близкие?

Комиссар еле заметно кивнул, но по-прежнему выглядел подавленным. Ильдирим замкнулась.

Теперь заговорила Шёнтелерша, бессвязно, очень глупо, хотя явно готовилась к этому выступлению. Некоторые ее фразы адвокат сопровождала кивком, словно учительница, слушающая вызубренное стихотворение. Речь шла о банальных вещах — лучше плохие родители, чем вообще никаких, о формировании личности, благе ребенка, начале новой жизни, новом жилье…

Ильдирим думала о Бабетте, живо представляла себе, как она уйдет к матери и через несколько лет превратится в опустившееся юное существо из Старого города.

Очередь дошла и до социального педагога Краффт. Она также приветствовала прежде всего то, что родители Бабетты встали на разумную стезю. Именно отца надо благодарить за то, что положение начинает меняться к лучшему! Скромно кивая, Терфельден выслушал похвалу и с приятной улыбкой обронил возражение, что, конечно, он вспомнил о дочери поздновато, через двенадцать лет, но это лучше, намного лучше, чем вообще никогда, как это бывает со многими отцами.

Но затем педагогиня, движимая приятными воспоминаниями, подчеркнула роль Иоганнеса Тойера в силовом поле этой семьи. Похвалила его теплоту, частично компенсирующую резковатую манеру фрау Ильдирим… Прокурор не могла нарадоваться на такой благоприятный для нее поворот дел.

— Да, мы ведь пока еще ничего не слышали от вас, — просияла судья. — Господин Тойер, расскажите же про ваши отношения с Биргиттой.

В самом деле могло показаться, что комиссар очнулся от глубокого сна, хотя скорее то была медитация, сосредоточившая все его мысли в узкой речевой сфере.

— Я ничего не буду рассказывать, — спокойно произнес он. — Я не желаю участвовать в этом спектакле.

Ильдирим закрыла глаза и пожалела, что природа не предусмотрела такой же возможности для ушей.

— Я задам лишь несколько вопросов. Это входит в мои профессиональные обязанности, и это я умею делать. Во-первых, фрау судья, как зовут девочку, чью судьбу вы решаете сегодня? Вы постоянно называете ее чужим именем.