Книга Табу на любовь, или Девочка чемпиона - Алекса Гранд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Видео. Покажи ему видео. Пожалуйста.
– Твою ж мать!
Транслируемый по второму кругу репортаж вызывает волну неконтролируемой паники. Воздух стопорится на полпути в легкие, и я жутко закашливаюсь, проталкивая его внутрь. Спустя пару минут кто-то запихивает в мои ходящие ходуном руки стакан с водой, и я жадно присасываюсь к прохладной жидкости, тщетно пытаясь затушить разгорающуюся тревогу.
– Едем, Дарин!
Антону приходится тащить меня на улицу волоком, потому что ватные конечности все так же плохо слушаются хозяйку. Голова кружится, как от космических перегрузок, и мне до боли в ребрах хочется поверить, что все случившееся – дурной сон.
У меня нет сомнений, кого винить в диверсии. В это мгновение я всеми фибрами своей изметавшейся души ненавижу Алексея. Окажись он рядом, я бы ногтями разорвала его паршивую глотку.
– Дыши!
Шумно сопящий Антон подсаживает меня на сидение бронированного джипа и с визгом срывается с места, не прогревая двигатель. Стискивает руль так сильно, что белеют костяшки, и выводит звонок на громкую связь.
– Ефрем, новости про Бекетова видели?!
– Да, шеф.
– Что с Русланом?
– Да не знаю я! – голос невидимого собеседника дает петуха и далеко не сразу выравнивается. – Мы как обычно отвезли его до ворот.
– Внутрь не проводили?
– Нет. Ты же в курсе, он против. Отшутился, как обычно, и свалил. Мы уехали. Бекета ж хрен переспоришь!
– Ладно.
Выругавшись, Антон отключается, а мой воспаленный мозг уже вовсю рисует ужасные картины. Переломанный Бекетов лежит в луже собственной крови, и никто не может ему помочь.
Снова становится дурно. Пульс шкалит до невообразимых высот, обреченная чернота отравляет кровь.
– Дыши, Дарина! Дыши! Ты должна быть сильной. Ради Руслана. Ну!
Поддавшись уговорам, я жадно хватаю кислород и вонзаю ногти в ладони. Подгоняю плетущееся по моим меркам, словно улитка, транспортное средство, хоть стрелка на спидометре давно перевалила за сто двадцать, и немигающим взглядом приклеиваюсь к дорожному полотну.
Он не может умереть. Не может, ведь?
– Если этот ублюдок не сдохнет в тюрьме, я сама его найду и убью!
Выдаю, выплескивая скопившуюся злобу, и снимаю туфли на высоком каблуке, когда мы подъезжаем к больнице. Бегу по асфальту босиком так, что ставший другом телохранитель едва за мной поспевает, и вваливаюсь внутрь растрепанным мешком.
А внутри творится самый настоящий Армагеддон. На футбольном матче Спартак-Зенит сцепились ненавидящие друг друга фанаты, и теперь в коридоре не протолкнуться. У кого-то из пострадавших проломлен череп, кто-то бережно баюкает повисшую плетью руку, кого-то везут на каталке на рентген.
Шум стоит такой, что я саму себя не слышу, но упорно двигаюсь к регистратуре, чтобы хрипло выдохнуть.
– Руслан Бекетов где? Что с ним?!
– Следователь сказал, никому не сообщать.
– Я его жена! – рявкаю так громко, что молоденькая медсестра с огромными синяками под глазами отшатывается, и достаю паспорт, тыкая в свою фамилию пальцем.
Этого оказывается достаточно.
– На втором этаже.
Отталкиваюсь носками от ледяного кафеля, а в спину летит номер нужного кабинета. Я тоже лечу – вдоль коридора, вверх по лестнице, направо, как выпущенная из огнестрельного оружия пуля. Протискиваюсь через сгрудившуюся возле белого, словно мел, врача толпу, и стопорюсь перед дверью с заветными цифрами.
В горле першит, колени подгибаются в который раз за сегодняшний вечер, а ладонь приклеивается к металлической ручке и не желает опускать ее вниз.
До болезненной судороги, прошивающей туловище, я боюсь скользнуть внутрь и столкнуться с Русланом нос к носу. Что, если нанесенные ему травмы слишком серьезные? Вдруг поврежден позвоночник, и мой храбрый мужчина навсегда останется прикован к инвалидному креслу?
Я, конечно, ни за что его не брошу. Но сможет ли он с такой же любовью смотреть на девушку, из-за которой перечеркнули его карьеру и нормальное существование?
– Дыши, Дарина, дыши.
Уговариваю себя, но больше похожая на невнятное бормотание мантра не помогает. Тело колотит крупная дрожь, тревога только усиливается от вонзающихся в барабанные перепонки фраз.
– Многочисленные ушибы… закрытый оскольчатый перелом левой лучевой кисти… закрытая черепно-мозговая травма…
Отмахиваюсь от внушающих ужас медицинских терминов, потому что они звучат у меня за спиной и адресованы матери какого-то незадачливого фаната, и собираю в кулак мужество. Нет смысла продолжать полировать пятками пол – это никак не изменит состояние Бекетова.
– Все будет хорошо.
Выдавливаю сквозь зубы, подбадривая себя, и все-таки вваливаюсь в больничную палату. Картину, наверное, являю печальную. Волосы всклокочены, левая бретелька платья съехала, оголив плечо, разводы от туши прочертили щеки. Язык и вовсе примерз к нёбу и отказывается выдавать что-то членораздельное.
Все реакции заторможены, движения замедлены, как будто меня погрузили в анабиоз. И только Господь Бог знает, как я до сих пор умудряюсь пребывать в сознании и почему не падаю в обморок. Пожалуй, мое обессиленное тело украсило бы порог этого помещения.
– Руслан!
Выкрикиваю рвано, сфокусировавшись на огромной иголке, воткнутой в вену Бекетова, и не могу пошевелиться. Ресурсы истрачены, пережитое волнение выпило меня досуха, реальность размывается и начинает уплывать.
– Живой!
По-прежнему не схожу с места, как будто мои стопы надежно зацементировали, и тоненько всхлипываю. Одинокая слеза скатывается к подбородку, а потом меня швыряет в дичайшую истерику. Рыдаю так, как будто похоронила кого-то очень близкого, а на самом деле испытываю невероятное облегчение.
Потому что Руслан в считанные секунды избавляется от капельницы и достаточно уверенно направляется в мою сторону. Да, у него на скуле огромная царапина, под глазом чудовищная гематома, но это все такие мелочи по сравнению с тем, что каких-то полчаса назад рисовала моя взбудораженная фантазия.
– Руслан!
Осмелев, я снова оглашаю разделяющее нас пространство криком и после недолгих раздумий бросаюсь на шею любимому мужчине. Бекетов же болезненно морщится и негромко шипит.
– Айш! Ребра.
– Больно? Извини!
Одергиваю руки и пытаюсь отшагнуть назад, не желая причинять Руслану неудобства, но он не отпускает. Прижимает к себе бережно и зарывается пальцами в мои взъерошенные волосы.
– Глупенькая. Конечно, живой. Так просто от меня не избавишься.
Шепчет, опаляя мочку уха горячим дыханием, и целует в макушку, переносицу, висок. Узоры какие-то выписывает на лопатках, а я снова
