Книга Зима на Майорке - Жорж Санд

нас, и мы спешили, на свой страх и риск, через них перепрыгивать или пересекать их вброд, прежде чем они успеют сделаться непроходимыми. Дождь лил водопадом; чернее чернил огромные тучи каждую секунду прятали от нас лунный свет; то и дело, попадая в кромешную серую мглу, мы вынуждены были останавливаться под склонившимися к нашим головам макушками деревьев и, пригибаясь от яростного ветра, пугающего скрипа пихт и грохота камнепада, ждать, когда же, наконец, Юпитер, как пошутил один поэт, снимет нагар со свечи.

В наступающие поочередно моменты господствования тьмы и света, Вы бы, Эжен, восхищались тем, как небо и земля то вдруг освещаются рефлексами1, то вновь окутываются мраком, самым зловещим и совсем неземным. Чуть только среди туч начинала брезжить синь, сквозь которую проглядывала луна, пытаясь восстановить свое право властвования над миром, как подгоняемые ветром кровожадные грозовые облака слетались немедля, дабы захоронить под своей толщей ее свет. Они заволакивали ее, но иногда пелена давала брешь и показывала нам луну, с каждым последующим разом все более красивую и спасительную. В целом вид извергающей воду горы с выкорчеванными бурей деревьями создавал впечатление хаоса. И перед глазами возникал Ваш потрясающий шaбаш1, неизвестно в каком сне Вам привидевшийся, тот, что набросан2 был совершенно необычной кистью Вашей, обмакиваемой в красно-синие волны Флегетона3 и Эреба4. Едва эта демоническая композиция напротив успевала вырисоваться, как луна, сжираемая атмосферными монстрами, внезапно прекращала свое существование, кинув нас одних в пространстве цвета индиго, сквозь которое мы и сами плыли как облака, не видя под ногами земли.

[1 рефлекс – изменение тона или увеличение силы окраски предмета, возникающие при отражении света, падающего от соседних освещенных предметов]

[1 шaбаш – ночное сборище ведьм, сопровождающееся диким разгулом (в поверьях эпохи Средневековья)]

[2 Противники находили манеру Делакруа беспорядочной, не подчиняющейся никаким правилам, неизящной, а живопись эскизной, недоконченной, формы же людей неправильными, выразительность – грубой; поклонники же Делакруа прощали ему недостатки рисунка, не всегда замечая их, увлеченные характерностью лиц и положений и романтизмом или драматичностью целого.]

[3 Флегетон – одна из рек Подземного царства. Согласно Платону, в этой реке (которую он называет Пирифлегетоном – "огненной рекой") пребывают души умерших, совершивших при жизни убийство кровного родственника, до тех пор, пока искупят свои грехи. В "Божественной комедии" Данте Флегетон – это третья река Ада. В этой реке, наполненной кипящей кровью, терпят вечные муки убийцы.]

[4 Эреб – подземный мир, царство мертвых]

Наконец, мы ступили на мощеную тропу, означающую последний подъем, а также то, что теперь мы находились вне опасности, то есть в стороне от ручьев. Мы валились с ног от усталости, и шли уже босиком, ну, или почти босиком; на преодоление этого последнего лье у нас ушло три часа.

Наконец, и погожие дни вернулись; майоркинский пароход возобновил свои еженедельные рейсы в Барселону. Наш больной был слишком слаб, чтобы отправляться в путешествие; но болезнь была слишком тяжелой, чтобы задерживаться на Майорке еще на целую неделю. Ситуация пугала меня; случались дни, когда я теряла всякую надежду, и руки просто опускались. В знак утешения Мария Антония и ее группа поддержки из деревни дружным хором и со знанием дела пророчили нам наше ближайшее будущее:

– Этому чахоточному, – говорили они, – прямая дорога в ад. Во-первых, потому что он чахоточный, во-вторых, потому что он не исповедуется.

– Если так будет продолжаться, мы не будем хоронить его в Святой земле1, когда он помрет, а раз никто не захочет копать ему могилу, его друзьям придется попотеть. Что ж, посмотрим, как они будут выпутываться. Только моей ноги там не будет.

– И моей.

– И моей. Аминь!

Итак, мы отправились в путь на майоркинском пароходе в том обществе и довольствуясь тем отношением, о которых я уже рассказывала.

Приплыв в Барселону, мы сгорали от нетерпения навсегда оставить позади все, что нас связывало с этой нечеловеческой расой, настолько, что едва дождались высадки. Я написала записку командиру военно-морской станции г-ну Бельве и передала ее лодкой. Несколько минут спустя он посадил нас в свою шлюпку и доставил на борт судна «Мелеагр».

Оказавшись на борту великолепного военного брига, отличающегося опрятностью и изяществом, характерными для салонов, увидев умные и приветливые лица, почувствовав великодушное и заботливое к себе отношение командира, врача, офицеров и всего экипажа, обменявшись рукопожатиями с французским консулом г-ном Готье д’Арк, прекрасным, душевным человеком, мы запрыгали по палубе, крича от радости: «Vive la France!»

[1 на христианском кладбище]

Нам казалось, мы вернулись в цивилизованный мир из кругосветного путешествия после длительного пребывания в гостях у полинезийских дикарей.

А мораль сей истории – быть может, наивная, но искренняя – состоит в том, что человек рожден не для того, чтобы жить среди деревьев, каменьев, под открытым небом, у синего моря, в окружении лишь цветов и гор; он рожден для того, чтобы жить рядом с людьми себе подобными – своими ближними.

В беспокойные молодые годы нам кажется, что одиночество полностью оградит нас от ударов судьбы, залечит полученные в борьбе раны; это большое заблуждение. Жизненный опыт также учит нас и другому: не умеющий жить в мире с ближними, не познaет чудес поэзии или радости творчества, которые могли бы заполнить возникающую в глубинах его души пустоту.

Я всегда мечтала о жизни в пустыне; и любой искренний мечтатель может сознаться вам в подобных фантазиях. Но поверьте мне, друзья мои, мы имеем слишком любящие сердца, для того чтобы обходиться друг без друга; единственное и лучшее, что нам остается делать – это служить опорой друг другу. Мы похожи на детей из одной семьи – мы донимаем друг друга, мы ссоримся, между нами даже случаются драки, но мы не можем жить в разлуке.

КОНЕЦ

Жорж Санд и Фредерик Шопен в Ноане