Книга Игра не для слабых: Меж двух огней - Мстислав Константинович Коган

чтобы гонять банды отморозков, ошивающихся возле города, вы, сука, прячетесь за городскими стенами, надеясь, что они вас защитят. И отдавая всю долину — бандитам в распоряжение. Спрашиваешь, что это такое? Это результат вашей работы. На нас напали прямо под городскими стенами. Нашего друга убили. И хоть бы один из вас, обосраных козлотрахов дёрнулся нам на подмогу. Впрочем, о чем это я. Даже, когда горожан начинают резать прямо на улицах, вы ссыкливо прячетесь по углам и ждёте, пока орден сделает за вас всю работу.

— Вы арестованы. Положите оружие на землю и отойдите на два шага назад, — паренёк старался казаться грозным, но его голос то и дело заметно подрагивал, выдавая испуг.

— Хуй свой арестуй! — я сплюнул стражнику прямо под ноги, — Ты хоть знаешь с кем говоришь, молокосос?

— Нет, но…

— Оно и видно. Кто я по твоему? Головорез с большой дороги, по пьяне прибивший дружка и пытающийся спрятать его тело? — по правде сказать именно так бы это и выглядело, если бы не одно но — с труп Годфри мы тащили по одной из центральных городских улиц, что никак не вязалось с этой легендой.

— Ну вообще…

— Вообще перед тобой стоит помазанный рыцарь, Генри бесстрашный, а кроме того, — я достал из сумки футляр с охранной грамотой, извлёк свиток и помахал им перед носом опешившего стражника, — Эмиссар епископа Альрейна, находящийся под прямым протекторатом синода. Ещё вопросы есть?

— Прошу прощения, милсдарь, — паренёк тут же растерял весь свой боевой настрой и сник, слегка сгорбившись, — Мы не…

— Только ботинки не надо мне лизать. И вообще, — я махнул рукой, — Свали с глаз долой и идите куда шли. А мы пойдем своей дорогой.

— Удачно вам добраться, милсдарь, — начал было паренёк, но я его уже не слушал. Махнул рукой своим и мы двинулись дальше. Стражники ещё некоторое время провожали нас удивлёнными взглядами, но вскоре вернулись к патрулированию, тихо ругаясь на то, что святоши в последнее время совсем распоясались.

— Полегчало, — поинтересовался Вернон, когда мы отошли на приличное расстояние.

— Немного, — кивнул я, — Ровно настолько, чтоб кулаки перестали чесаться.

— Зря ты так, — лекарь покачал головой, — Парни ведь ни в чём не виноваты. Да и никто не виноват, если так посмотреть. Мы не могли знать, что те говнюки, ошивавшиеся у городских ворот, охотятся именно за нами. И уж тем более не могли знать, что их окажется настолько много.

— Понимаю, — я покачал головой, — Но ничего не могу с собой поделать. Как-никак это мой косяк, как командира. Впрочем, даже не знаю, что меня гнетёт больше. Сама смерть или то, что произошло потом.

— Во-во, — мрачно бросил Алвор, — Конечно та хренотень про демонов, которую мы слушали по дороге на кладбище щекотала нервишки, но вот это… было действительно жутко.

— Это «жутко», спасло наши задницы между прочим, — недовольно проворчал Вернон.

— Да знаю, знаю, — пожал плечами охотник, — Яж не в претензии. Просто это, как его… Под впенчатлением большим.

— Было бы из-за чего впечатляться, — Вернон равнодушно пожал плечами и поудобнее перехватил Освальда. Ноги десятника начинали заплетаться. Всё-таки надо было взять с собой пару святош. Хоть помогли бы довести его до таверны, — Простенькое заклинание поднятия трупов, которые представляли из себя что-то вроде кукол на верёвочках. Я же не призывал духов, чтоб заключить их в полуразложившиеся оболочки, а затем подчинить своей воле и превратить в послушных рабов. Такой ритуал требует намного больше сил и умений, хоть и не является столь ярким зрелищем. Что же до того, что это больше пугает неофитов несведущих в магии, — в голосе его промелькнули скучающие нотки, — На то они и неофиты, чтобы не различать зрелищную магию и по настоящему страшную.

— Так может это, — начал было Одрик, — Ты нам объяснишь? Как говорила моя матушка, раз уж сказал «гузно», то и договаривай «грязное».

Я невольно улыбнулся. Интересный у них тут аналог поговорки: «сказал а, говори и б».

— Видишь ли в чём дело, — Вернон заговорил менторским тоном. Словно готовился зачитать лекцию студентам в университете, а не четырём задолбанным в усмерть головорезам, — Магия смерти принадлежит этому миру точно так же, как и магия жизни. Более того, обе эти энергии вступают в своеобразный симбиоз, формируя естественный круг, через который проходят все существа, населяющие нашу реальность. Выражаясь проще, можно сказать, что жизнь и смерть — это две стороны одной медали. Та же энергия, коей манипулирует Генри — совсем иное дело, — лекарь сделал небольшую паузу, пытаясь отдышаться. Я подошёл к нему и перехватил Освальда с другой стороны. Десятник лишь что-то благодарно промычал и попытался перебирать ногами, но вышло у него это плохо.

— Это энергия хаоса, — продолжал лекарь, — Магия, чуждая для этого мира. И если энергии нашей реальности составляют симбиоз. Жизнь превращается смерть, а смерть превращается в жизнь. То магия хаоса выводит эту систему из равновесия. Потому, что хаос не может породить ни жизнь, ни смерть. Единственное его цель — преумножать самого себя, превращая всё вокруг в такой же хаос. В этом, кстати, кроется отличие демонов и магов. Маги подчиняют себе энергии этого мира. Превращают её в инструмент, которым можно изменять реальность в лучшую сторону. Демоны сами по себе являются инструментами. Орудиями экспансии хаоса. Он не может проникнуть в наш мир сквозь охраняющую его завесу, поэтому использует таких вот «слуг» как… Даже не знаю, как это точнее сказать… Как передатчики. Именно поэтому многое из того, на что у обычных магов уходят годы подготовки, демоны частенько творят по наитию. Даже не читая книг или не подсматривая за другими адептами.

— Что-то я не чувствую себя ни слугой, ни передатчиком, — нахмурился я, — Или так и должно быть?

— Как я уже говорил, — ответил Вернон, — Есть такая вероятность, что ты — исключение из правил. Ты и Айлин. По крайней мере процесс «одичания» у вас происходит куда медленнее чем у прочих, если вообще происходит. Чтобы это понять, надо вести наблюдение несколько дольше, чем полгода.

— Ансельм продержался года три, — задумчиво протянул я, — Может быть даже четыре. И убило его не собственное безумие, а банальная