Книга Междуглушь - Нил Шустерман

В другой версии побеждала Мэри, но была так тронута мужеством Ника и его жаждой освободить души, попавшие к ней в плен, что начинала прислушиваться к голосу разума и разрешала послесветам самим выбирать свою судьбу. И потом они вместе, рука в руке, вели Междумир в новую эпоху…

Все его фантазии неизменно заканчивались тем, что они с Мэри так или иначе будут вместе. Этим он ни с кем не мог поделиться, ибо какое же может быть доверие вожаку, который влюблён в своего врага?

Те сотни ребят, которые обретались теперь под началом Ника, определённо не испытывали к Мэри тёплых чувств. Вопреки тому, что на Юг просачивались кое-какие из её сочинений, страх и трепет перед Небесной Ведьмой оказались сильнее писаного слова. Южные послесветы страшились её; они вставали в ряды воинства Шоколадного Огра потому, что хотя они и побаивались его, но он, в отличие от Ведьмы, не наводил на них ужас. Как в пословице: «Знакомый дьявол лучше незнакомого». Проблема вот только в том, что страх перед Мэри легко обращал бойцов в дезертиров. В мире, где существовали эктодёрство и скинджекинг, ничто не могло заставить детей поверить в то, что у Мэри не было никаких таких чудесных способностей.

Ник как-то попробовал образумить испуганных новобранцев:

— Я знаю только двоих эктодёров. Первого звали Проныра — он теперь в бочке по дороге к центру Земли, а второй — вот она, Цин, одна из нас. Что до скинджекеров, то я встречал только одного — её зовут Алли, и она тоже на нашей стороне.

Впервые за долгое время Ник произнёс имя Алли вслух. Он тосковал по ней, хотел узнать, что с нею, где она… И словно в ответ на его тоску один паренёк, который прибился к ним в Северной Каролине, отозвался:

— Ага, Алли-Изгнанница ненавидит Небесную Ведьму. Она сама нам говорила!

Ник обернулся так быстро, что шоколад забрызгал парнишке лицо.

— Что значит — «она сама говорила»? Ты встречал её? Где?!

— Пару месяцев назад в Гринсборо. Она пришла с тем, другим парнем, который всё помалкивал. Она мне понравилась, но тот, второй… он немножко страшный.

Ник не мог сдержать своего нетерпения.

— Быстро давай выкладывай всё! — потребовал он. — Как она? Как выглядела? И что она там делала?

Ник послал за всеми ребятами, которых они подобрали в Гринсборо, и те, рады-радёшеньки услужить Шоколадному Огру, выдали ему всю имеющуюся у них информацию. Они рассказали Нику об Алли: о том, что она стала искателем; что она и другой мальчик — Ник предположил, что, судя по всему, это мог быть только Майки МакГилл — ездили верхом на лошади, увешанной седельными сумками со всяким перешедшим добром.

— У них там было много всего ценного, — рассказывали дети из Гринсборо, — не какая-нибудь дрянь, как у других искателей, и менялись они по справедливости. Мы просили её показать нам скинджекинг, но она не захотела.

И тут все ребятишки содрогнулись, потому что раздался громкий хруст, а затем ещё и ещё. Нику этот звук был хорошо знаком — это Джонни-О ломал себе пальцы в знак того, что либо очень сильно испуган, либо так же сильно обрадован.

— А знаешь… — проговорил Джонни-О, — если бы мы нашли Алли, у нас был бы один эктодёр и один скинджекер. С такой-то силой мы бы провернули столько дел!

Но Нику эта же мысль пришла в голову ещё раньше.

— Куда она направлялась? — накинулся он на ребят из Гринсборо. Он не ожидал от них точного ответа, ведь искатели редко распространяются насчёт своих торговых путей.

Но к его удивлению, первый мальчик ответил ясно и определённо:

— В Мемфис.

* * *

— Насколько хорошо ты знаешь железнодорожные пути к западу отсюда? — спросил Ник у Чарли.

Он думал, что тот уклонится от ответа, начнёт нести всякую трусливую чушь, но не тут-то было. Чух-Чух Чарли оказался настоящим первопроходцем, готовым к новым захватывающим приключениям. К этому времени он получил достаточно бумаги, чтобы полностью перенести на неё карту железнодорожных путей, которую до этого царапал на стенке кабины машиниста. Нарисовать карту всех железных дорог Междуглуши стало для Чарли личной задачей первостепенной важности.

— Думаю, у тамошних городов должно быть немеряно путей, которые перешли в наш мир, — ответил он. — Но точно сказать ничего не могу. Надо глянуть. Так что — в Бирмингем уже не едем?

— Планы меняются. Двигаем в Мемфис.

— Я слышал, что Междумир там кончается, — предостерёг Чарли. — Я имею в виду, у Миссисипи.

— Ну что ж, вот заодно и выясним.

Ник уже собрался покинуть кабину, как вдруг Чарли указал на его щёку и пробормотал, немного неловко:

— Ты это… тово… у тебя здесь пятно…

Ник вздохнул.

— Чарли… Это даже в первый раз не было смешно.

— Да нет, — сказал Чарли. — Это у тебя на другой половине лица.

Ник поднял руку и коснулся своей «здоровой» щеки. На пальце осталось небольшое пятнышко шоколада. Он растёр его между большим и указательным пальцами.

— А, ладно. Главное — добраться до Мемфиса!

* * *

Ник понимал, что его время на исходе.

Не было смысла закрывать на это глаза. Дело не только в пятнышке на щеке — по всему его телу рассыпались небольшие бугорки, словно прыщики, из которых сочился шоколад, насквозь пропитывая ткань его одежды. Они были везде, и начали постепенно соединяться между собой — как дождевые капли на бетоне; они пошли в безжалостное наступление на его спину, голову и те места, о которых он даже думать не хотел. Его шоколадная рука была слаба и становилась всё слабее, пальцы почти слиплись между собой. Левый глаз всё больше заволакивался шоколадом, и зрение день ото дня ухудшалось. Рубашка, которая ещё недавно выглядела, как белая с коричневыми пятнами, теперь стала коричневой с белыми пятнами, а уж настоящий цвет галстука вообще нельзя было угадать. Даже тёмные брюки Ника, на которых пятна всегда были менее заметны, больше не могли сопротивляться наступлению коричневой заразы; а ботинки стали напоминать две оплывшие свечи цвета какао.

Ник знал — это собственная память отравляет его… или, вернее, нехватка этой памяти. Он забыл почти всё о своей жизни в мире живых; от того Ника, можно сказать, ничего не осталось. Друзья, родные — всё ушло из его сознания. Единственное сохранившееся воспоминание — это то, что когда его настигла смерть, он ел шоколадный батончик и запачкал себе лицо. Скоро он будет помнить только шоколад, и что потом? Что произойдёт, когда от него больше ничего не останется?

Он не хотел думать об этом. У него не было времени думать об этом. Перед ним стояла великая задача, и сбор армии был лишь частью его миссии. Остальное он хранил в тайне, потому что если бы он кому-нибудь рассказал о своём безумном плане, число дезертиров возросло бы в несколько раз.

* * *

Перед самым отъездом из Чаттануги, Цин показала ему сшитый ею флаг. Ник попросил Чарли водрузить его на передке паровоза на всеобщее обозрение. Флаг был сработан из роскошной ткани цвета какао с серебряными звёздами, образующими узор — ковш Большой Медведицы.