Книга Москва: архитектура советского модернизма. 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая

окружающей архитектуре, ни к градопланированию.

Дом Советов в градостроительном контексте. Макет

Очевидно, что располагается Дом Советов в пространстве фантомных болей, одна из которых мучает Москву полвека: это Дворец Советов. Воздействие этого непостроенного объекта разнообразно и могущественно: это и семь высоток, ориентирующихся на него; и Остоженка, замершая на полвека в ожидании своего принца; и Юго-Запад, начинающий от него свой разбег; и Зарядье, которое должно было его уравновешивать. И нет ничего удивительного в том, что здание, созвучное Дворцу функцией, названием и расположением на реке, окликает его и композицией (круглящиеся объемы над мощным стилобатом), и отдельными деталями («корона» Дома отчетливо напоминает «ребристый стиль» 1930-х годов, ярким представителем которого был Дворец). Поскольку же именно Чечулин оказался «могильщиком» Дворца Советов, расплескав на его месте бассейн «Москва» (1960), Дом Советов мог рассматриваться как своего рода сатисфакция. Что в тот исторический момент становится весьма актуально.

Б. Иофан, В. Гельфрейх, В. Щуко. Проект Дворца Советов. 1935

Д. Чечулин. Проект Дома Аэрофлота. 1934

В мае 1965 года Брежнев впервые упомянул Сталина, в 1966-м он появляется в кино. Затем – Прага, Афганистан, борьба с инакомыслием, рост роли силовых ведомств, наращивание военной мощи, укрепление партноменклатуры – все то, что в новейшей истории получило несколько чрезмерное название «неосталинизма». А на улице Горького в 1977 году появился жилой дом (ныне Тверская-Ямская, 7), намекнувший на возможность возвращения и сталинской архитектуры. И реабилитация Дворца Советов логично вписывается в этот ряд (тем более что в 1980 году историк архитектуры Юрий Яралов призвал воздвигнуть его на старом месте).

Другое дело, что этот неосталинизм – не чета тому: все же не абсолютизм, какое-никакое, но «коллективное руководство» (ворюги все ж, не кровопийцы); лояльность к религии и частной собственности; оглядка на Запад и на собственную интеллигенцию. И Дом поэтому куда слабее Дворца: ниже, проще, скучнее. Но в нем есть неожиданная особенность: торцы здания скругляются, и оно становится похоже на плоскую батарейку в 4,5 вольт. Эта легкомысленность (которую удачно дополнили дурашливые часы на башенке) сильно деформирует пафос административного здания, а шестиэтажная пилонада с застекленным интерколумнием и белый мрамор навевают ассоциации не столько с Кремлёвским Дворцом съездов [5], сколько с нью-йоркским Линкольн-центром (1962–1969) и его театрализованной неоклассикой. То есть и в жанровый канон партсовздания Дом вписывается не стопроцентно.

Зато это отступление от норм дало повод советским искусствоведам сравнить здание с кораблем: вода, белый цвет, палуба с обтекаемой рубкой, флаг вьется… Но в этой благостной ассоциации есть серьезная натяжка: этот лайнер не то что идет тихим ходом, он вообще недвижим. Нижняя часть берет «батарейку» в такие мощные оковы, а «забор» пилонады столь высок, что ни о какой динамике нет и речи: «как броненосец в доке, Россия отдыхает тяжело». Что точно отвечает духу застоя, когда развевающийся флаг был единственным, кто напоминал о ветре.

Вид с Краснопресненской набережной. 1980-е годы

Но если мысленно заменить нижнюю часть упругими арками, собрать в ярусы верхнюю, сузить простенки, добавить в стилобат круглые окна, на арки водрузить фигуры летчиков, а вместо кубика – Икара, то мы получим проект Дома Аэрофлота у Белорусского вокзала. Его создал в 1934 году молодой зодчий Дмитрий Чечулин – как офис советской авиации и одновременно монумент ей, спасшей экипаж ледокола «Челюскин». Абсолютная оригинальность формы, легкость, энергичность и артистизм проекта производят на редкость мажорный эффект, характерный для ранней версии сталинской архитектуры (Театр Советской армии, Речной вокзал). Но в отличие от этих зданий, более экзотичных (или архаичных), проект Дома Аэрофлота ближе европейской версии ар-деко: квадратный модуль фасадной сетки, скругленные углы, вытянутые арки, обилие стекла.

Этот проект легко узнается в здании Дома Советов, хотя изменения тоже характерны. Общий силуэт, скругления торцов, квадраты окон – все это осталось. Но явились тяжелый низ, пилонада, кубик-башенка. Ушли легкость, ярусность, декоративность; «авиационность» сменилась «корабельностью». Что же касается нового места, то это в генплане 1971 года оно было парком, тогда как в сталинском плане 1935 года тут предполагалась большая Новоарбатская площадь. На нее выходили не только два новых проспекта (будущие Кутузовский и Калининский), но и новая широкая хорда, соединяющая эту точку с Белорусским вокзалом (откуда и переместился чечулинский проект).

Белый дом в октябре 1993 года

…Эта история могла бы читаться как притча о зодчем, который с юности лелеял мечту о прекрасном замке и воплотил ее на старости лет. Если бы эти события происходили не в СССР, а героем их был не трижды лауреат Сталинской премии и Герой Социалистического Труда. Который искренне не любил авангарда («голый конструктивизм <…> и в малой степени не отвечал духу национальной архитектуры – радостной, светлой, близкой к природе») и кому совсем неслучайно выпало строить главный офис российской государственности. «Приверженец национальных корней в градостроительстве, он с сердечной болью переживал америко-израильскую духовную интервенцию в нашу страну, – писал о Чечулине автор антисемитского романа “Тля” Иван Шевцов. – Ее он ощущал постоянно в своей работе, опекаемый главным архитектором Москвы Михаилом Посохиным. <…> Он очень ревниво относился к строящемуся рядом с его лишенным каких бы то ни было национальных признаков зданием СЭВ. Он понимал, что новое здание Дома правительства еще больше выпятит несуразность его “развернутой книги”. Пользуясь властью главного архитектора, Посохин бесцеремонно вмешивался в деятельность Дмитрия Николаевича, заставив снизить на целых четыре этажа высоту Белого дома в ущерб его эстетическому звучанию. Мол, не смей подниматься выше моего СЭВа».

Он и не поднялся, тем не менее именно здесь начала вызревать и оформляться национальная архитектурная эстетика, что почувствовал Чарльз Дженкс, который недаром назвал Белый дом «лучшим постмодернистским зданием Москвы». Она прозвучала в разных зданиях второй половины двухтысячных (суд на Селезнёвской улице, офисное здание на Страстном бульваре, деловой комплекс «Белая площадь»), и неслучайно, что последний расположился практически на месте Дома Аэрофлота – на площади Белорусского вокзала. Поначалу казалось, что он «задавит» стоящую перед ним церковку. И только потом стало ясно, как именно благодаря ему она поднялась и выросла…

63. комплекс зданий 2-го медицинского института им. Н.И. Пирогова 1974–1981

АРХИТЕКТОРЫ В. ФУРСОВ, Ю. АФАНАСЬЕВ, И. МОСЕШВИЛИ, И. БЕСПАЛОВА, Н. ОСЬМЕР

ХУДОЖНИКИ Л. ПОЛИЩУК, С. ЩЕРБИНИНА

ул. ОСТРОВИТЯНОВА, 1