Книга Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной - на Звездные войны - Олег Таругин

Почти сто процентов населения отказались следовать воле Патриарха и пошли за Автарками, тогда как раз набиравшими силу. Но «почти» не считается, слышали подобное выражение? А ведь на самом деле это был истинный подвиг – отказаться от всяческих благ цивилизации, от самой жизни ради своих убеждений! Ради того Христа, в которого… Нет, не так. Которому верили. Ради чуть ли не мифической для многих фигуры, утонувшей во тьме веков.

– Мифической, – поправил отца Евгения Харченко.

– Вы так думаете? Что ж, это уже ваши проблемы, увы… Но мне вас искренне жаль… – неожиданно резко ответил, словно отрубил, священник, пронзив особиста блеском ставших на миг холодными глаз. Сергею захотелось поежиться, столько укора и… сочувствия было в этом взгляде.

Отец Евгений же, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Сначала этих смешных христиан хотели попробовать заставить силой пройти процедуру. Впрочем, сами психогенетики рекомендовали так не делать, боясь популяризации через мученичество. И тогда их просто перестали замечать. Вернее, превратили в музейные экспонаты.

– Так вы что… С неизмененным геномом? – ошарашенно пробормотал Харченко, распахнув глаза на ту самую, хрестоматийную «ширину плеч».

– Долго же до вас доходит, товарищ майор, – вполне добродушно усмехнулся священник.

– И… сколько вас таких? – Харченко аж подпрыгнул на бревне.

– Около двухсот тысяч. Я просил не перебивать? Со временем установился некий паритет. Власти смягчили давление на традиционалистов, даже разрешили им получать образование и кредиты; разрешили и вести проповеди среди геноизмененных. Вреда, мол, все одно не сделают. Правда, браки между христианами и нехристианами не разрешили. Как и между традиционалистами и «новыми». Ибо…

– Ибо… что?

– Ибо генная модификация, к величайшему счастью, по наследству не передается. И ребенок, рожденный в нормальной, православной семье, никогда не пойдет на изменение образа и подобия Божьего. Он уже Святым Крещением обожен.

– Обожжен?

– Обо́жен. На второй слог ударение, Сергей. Около Бога, значит.

– Может, отойдем от ваших штучек ангельских? Дальше-то что, рассказывайте! – Харченко с трудом скрывал волнение. И, самое неприятное, не мог понять, из-за чего именно…

– А дальше – еще интересней! Зовут меня, и правда, Евгением. И фамилия моя Смирнов. Да и священник я взаправдашний, могу и отпеть, могу и крестить. Хотя второе мне милей. Возглавляю я миссионерский отдел нашей Патриархии, это своего рода одновременно и разведка, и контрразведка, и всякое прочее. Когда меня назначили на сей пост, а у нас, как в армии, знаете ли…

…Сначала отец Евгений обратил внимание на ряд странных голографий, периодически появляющихся в Сети. Нога в высоком ботинке, стоящая на голове убитого льва. Истекающий кровью раненый слон. Рука, кромсающая ножом брюхо антилопы.

И ни одного лица.

Сначала священник заподозрил провокацию против традиционалистов – бывало и подобное, чего скрывать. Однако, поразмыслив, ввел в поисковике всего два слова: «странные смерти».

Результат, увы, превзошел его ожидания. Оказалось, что многие из старокатоликов или православных случайно умирают. Один под гравиудар двигателей космолета ни с того ни с сего попадет, другой вдруг пару раз ударит ножом в сердце, третий сорвется с крыши, где до того любовался звездами… Журналисты это трактовали не иначе как аутоагрессией. Сей новомодный термин означал, что, когда ты не можешь направить агрессию на других, ты направляешь ее на самого себя. Авторитетные ученые, разумеется, с готовностью подтверждали это мнение. Конечно, да, конечно, аутоагрессия, а как же иначе? Но отец Евгений понимал… нет, даже не понимал, а чувствовал, что все это неправильно; что это ложь, а то и нечто еще более страшное… Не может настоящий христианин себя жизни лишить. Никогда не может. Особенно, если он схимонах. Особенно, катаясь на водных лыжах и попав под прогулочный катер, как в одном из найденных им в Сети эпизодов…

В конце концов, отец Евгений и пришел к выводу, что не все, далеко не все лишили себя гена агрессивности.

– Закон Йеркса-Додсона, понимаешь, – закончил свою долгую речь священник.

Вместо ответа особист только вздохнул.

– Ну, это когда человечество делится на тех, кто убивает, кого убивают, и тех, кому все равно, – грустно улыбнулся отец Евгений. – Парабола обычная, че.

Харченко беззлобно выругался и яростно замотал головой. Информации было слишком много. И уж слишком она перекликалась с его собственными, пока еще не оформившимися в нечто цельное, догадками. Впрочем, очень может статься, что уже и оформившимися. Вот прямо сейчас, спасибо батюшке…

– Мне бы идти? – с ехидцей спросился поп. – А то там картошка…

И, не дожидаясь ответа особиста, отец Евгений встал, отряхнув мелкие древесные мусоринки со штанов. Но вдруг остановился и оглянулся. Подмигнул:

– А про этих шестерых… поговорим позже. Ага?

Сделал еще шаг и снова остановился:

– А мозги у человека, майор, что те трусы. У некоторых желтые. А у многих и вовсе коричневые. Стирать их надо. И хорошо стирать, понимаешь?

И ушел, на этот раз уже не останавливаясь и более не оборачиваясь.

Ошарашенный Харченко лишь помотал головой. Вот тебе и батюшка! Вот тебе и поп! Майор Пронин, да и только! Да он сам ни в какое сравнение с ним не идет, вообще ни в какое!..

Глава 14

Земля, 2297 год

Стадион был заполнен чуть более чем наполовину. Причем только с одной стороны. Заручившись поддержкой комбата и особиста (при молчаливом согласии загадочно ухмыляющегося отца Евгения), Финкельштейн рассадил офицеров штурмового батальона среди добровольцев. Последних же разместили не поротно или повзводно, а совершенно случайным порядком. Порядок этот он долго вычислял на своем коммуникаторе.

В итоге при входе на стадион каждый из добровольцев получал пластиковый прямоугольник с номером места, причем места распределялись так, чтобы достигнуть максимального психологического дискомфорта. Ага, именно дискомфорта. Чего именно добивался замполит, Крупенников узнал уже во время представления… ну, то есть не представления, конечно, но иного термина Виталий подобрать так и не сумел.

Впрочем, еще до начала действия и офицеры, и добровольцы были сильно удивлены, узнав, что на стадион им необходимо прибыть с оружием. И не просто с оружием, но и с боекомплектом, что уж и вовсе не укладывалось ни в какие рамки…

Они с Харченко и Лаптевым заняли места в отдельной ложе. На поле вышел Финкельштейн. Говорил он тихо, но голос замполита транслировался коммуникаторами по всему стадиону.

– Товарищи офицеры! Сограждане добровольцы! Сегодня вы познакомитесь с нашими врагами. Ценой жизни наших товарищей ящеры были доставлены сюда, на Землю. На нашу Родину! Я хочу, чтобы каждый из вас воочию увидел, с чем нам предстоит столкнуться. Но, прежде чем вы увидите этих… – Яков замялся, подбирая нужное слово. – Этих убийц детей, почтим минутой молчания всех наших павших товарищей.