Книга Смыжи - Петр Ингвин

А вот что рассказали специалисты: «В более поздних работах Гогена, уже не сдерживаемых никакими общественными или религиозными нормами, он раскрылся в передаче волнующих его человеческих чувств, а здесь художник без слов передал свою ненависть к условностям через покрытое глубокой бледностью лицо модели, через сплошные зоны неестественных красок в образе написанной в холодных синих тонах „цивилизованной“ бретонки, не заслуживающей вольного буйства красок, которым Гоген награждал живущих в простом и прекрасном мире таитянских натурщиц. Вертикальный силуэт позирующей девушки в сочетании с поперечной перекладиной оконного переплета напоминает тюремную решетку, за которой виднелся солнечный и прекрасный пейзаж. Вытянутое лицо девушки печально, плечи скорбно опущены, будто придавлены жизнью, воспитанием и господствующей ханжеской моралью. Волосы тщательно зачесаны назад, грудь — плоская и обвисшая, шея скрыта строгим воротничком. Внешность в целом как бы намекает на нездоровье и противопоставляется находящейся позади модели примитивной резной фигурке с задорно вздернутыми грудями и свободно ниспадающими волосами, словно бы олицетворяющей задавленное альтер-эго изображенной на переднем плане девушки— пленницы в лишенном счастья мире цивилизации. Гоген стремился писать то, что видит, но он не только отображал реальность, а наполнял действительность собственными воображением и эмоциями. Отчетливое ограничение форм и объемов, стремление к максимальной выразительности цвета, упрощение тонов — это стало визитной карточкой Поля Гогена, родоначальника таких направлений, как фовизм и символизм».

В целом смысл картины угадывался даже профаном, хотя специалисты, конечно же, увидели больше и смогли сказать об этом лучше. Каждому свое. Пусть духовники занимаются тем, что понимают. Гаврила Иванович со своей стороны будет делать то, в чем разбирается и за что несет ответственность. Сейчас он должен разобраться в Сигалах. Во всяком случае, стало понятно, почему они восторгаются Гогеном. Не являясь интуитивным ценителем живописи, после прочитанных объяснений Гаврила Иванович тоже умно кивнул бы и с важным видом заявил: «Да, Гоген — это голова».

Сейчас интересовали другие головы. После «мозаичного» периода, связанного с выкладыванием шедевров из подручных средств, Сигалы сделали следующий шаг. Открытое ими направление назвали «неожиданным искусством».

В среде духовного блока разгорелись дискуссии. «Неожиданное искусство» — искусство ли? Споры велись нешуточные. Авторы таких работ не создавали собственных творений, они пропагандировали чужие — значит, они пропагандисты, рекламисты, продюсеры… кто угодно, но не Художники с большой буквы.

— Разве нельзя быть Художником в любой сфере? — не соглашались Сигалы и их сторонники.

Идея состояла в том, чтобы известные человеку произведения попадались ему на глаза неожиданно. Сигалы, естественно, продвигали Гогена. Их первый общепризнанный шедевр — аквариум, в котором каждые пять минут рыбы на несколько секунд застывали, и с пяти сторон, включая вид сверху, в расположении рыб и сочетании их расцветки зрители узнавали знакомые картины. Рыбы в аквариуме были модифицированными, их создали специально под этот проект. Следующие картины рисовались уже огромными косяками промышленных рыб в море. Когда мимо проплывали люди или косяк проплывал мимо путешествовавших или работавших под водой людей, рыбы выстраивались определенным образом, перед глазами случайных зрителей возникало известное изображение… а через неуловимый миг видение исчезало.

Такое искусство не зря назвали неожиданным. Оно удивляло и поражало. Успех был заслуженным.

Затем Сигалы пытались работать со стаями птиц и летучих мышей, но те дрессировке не поддавались, а модифицировать их ради высокого искусства экономический и научно-технический блоки отказались.

Линда и Лайон взялись за растения. Теперь усилиями Сигалов, а также их последователей и подражателей, на полях росли цветы, а в лесах — деревья, вырабатывавшие флюоресцентные ферменты, и в темную или пасмурную погоду с птериков и другого летающего транспорта люди любовались знаменитыми полотнами. Особенно всем нравилось, что на одном и том же месте картины оказывались всегда разными.

После этого Сигалы увлеклись глобализмом — направлением, в котором картины наблюдались уже не с неба, а из космоса. Так Линда и Лайон попали в Россию — им предоставили под творчество огромный кусок тайги, требований было всего два: художественная ценность и соблюдение экологических норм.

Здесь их сын остался учиться, а затем и работать, а родители по приглашению духовного блока через некоторое время улетели в восстанавливаемую Сахару, где под Гогена местный диспетчер выделил участок размером со среднюю страну. Картину будет видно даже с Луны в хороший бинокль.

А фантазия пары художников летела дальше. Цветы и деревья их уже не устраивали, это было привычно, и это было просто декорирование. Ничего нового. Даже они сами это признали. И Сигалы загорелись новой идеей.

В следующие годы с помощью специально сконструированных установок они создавали картины из облаков, как обычных белых, так и цветных. С земли виднелась часть картины, а из космоса — масштабное полотно целиком в облачной же рамке.

Вскоре идея приказала долго жить — из-за требования «смывать за собой», то есть разгонять облака, как только изображение немного расплывалось. После небольшого ветерка или разной скорости движения воздушных масс дети пугались того, во что превращались картины. Возможно, это был лишь повод, чтобы прекратить тратить огромные средства, но он сработал.

Сигалы переключилась на другое. Следующей глобальной идеей стало совместно с научно-техническим блоком перенастроить орбитальную группировку так, чтобы несколько раз в год при взгляде, например, с Луны или со стороны Марса комические аппараты выстраивались в определенную картину. Как рыбы в аквариуме и в морском косяке.

Идею отклонили, но очереди ждала следующая: создавать гео-картины моделированием береговой линии морей и океанов или корректируемым растапливанием ледников.

Здесь у экономического блока терпение кончилось. После межблокового совещания все новые направления закрыли, а Сигалов низвели с Олимпа и поставили в разряд обычных художников — отныне выделяемые им средства не превышали того, что в среднем получали другие. Линда и Лайон обиделись, но вынуждены были согласиться с решением правительства. Известности им и так хватало, а творчество можно проявлять не только в расходовании общественных средств.

Внезапно выяснилось, что однажды с ними встречался Вадик Чайкин. Этот факт напряг сотрудников ЧБ, пришлось искать свидетелей, поднимать старые записи, дополнительно допрашивать по этому поводу самих Сигалов.

Да, сообщили Сигалы, на одной из выставок Вадик разговаривал с ними. Они выставили цилиндрическое дерево с флюоресцирующей картиной, где каждый видел свою любимую картину. Над созданием шедевра кроме Сигалов трудился целый научно-исследовательский институт.

Чайкин спросил:

— Любимую? А если зрителей много?

— Появится картина того, у кого психодинамическое излучение мозга сильнее. Грубо говоря — кто сильнее любит искусство.