Книга Состояние свободы - Нил Мукерджи

– Говорю же, я начала ходить на их собрания. А потом я подумала, что нас, женщин, могут спокойно убить лишь только для того, чтобы присвоить себе наше приданое, а наши родители, которые поначалу будут плакать и причитать «Ох, мы потеряли нашу девочку» вскоре забудут о нас навсегда. О нас постоянно забывают. Конечно, мы все когда-нибудь умрем, но почему бы не попытаться сделать что-то за нашу короткую жизнь, о чем будут помнить люди? Если я завтра умру, то мой отец не будет причитать и говорить, что «потерял свою девочку». Он будет оплакивать меня и скажет: «Она боролась за благополучие людей и отдала жизнь за наш народ, она умерла за адхикаар – за права народа»; и они не забудут меня. Мои товарищи воздвигнут в мою честь памятник, чтобы все помнили о правом деле, за которое я боролась.

Милли молчала, пытаясь проанализировать все то, что сказала ей Сони.

– А ты тоже сражаешься? – вдруг спросила Милли. – Ты знаешь, как стрелять из пистолета?

– Ну конечно.

Сони начала рассказывать про их обучение, их жизнь, полную тренировок и упражнений, про дульнозарядные винтовки, самодельное огнестрельное оружие, обучение стрельбе, набеги на полицейские склады с оружием, сбор оружия у убитых в перестрелке полицейских, искусство маскировки и отступления, окружения и нападения. Правда, она ничего не упомянула о малярии и диарее, изнеможении, которое окутывало их, словно вторая кожа, и мелких ссадинах по всему телу, которые были следствием того, что они жили под открытым небом, как животные.

Для Милли ее рассказы были похожими на описание детских игр, будто они играли в прятки в лесу, прыгали с палками и выпрыгивали друг на друга из засады. Вся эта военная подготовка, оружие, укрытия, партизанское сопротивление – все это казалось ей каким-то фантастическим, да и сама Сони тоже была какой-то не такой. Она говорила об этих вещах столь обыденно и небрежно, что Милли, слушая ее, не могла уловить какую-то серьезность или угрозу. Но тем не менее Милли понимала, что это все далеко не детские забавы и что погибают люди, но у нее никак не получалось поверить в то, что та маленькая девочка из ее детских воспоминаний сейчас говорила о таких страшных вещах. У Милли разговоры с Сони в первую очередь ассоциировались с беззаботными детскими играми, лучами солнца, пробивающимися через крону тамаринда, и куклами, сделанными из стеблей бамбука и листьев. Как вдруг в этой картинке появилось оружие?

Вдруг она непроизвольно сказала то, о чем все это время думала:

– Это же те люди, которые отрубили руку моему брату.

Сони выглядела озадаченной. Она сначала не поняла, о чем говорит Милли, но потом, когда сообразила, просто обомлела, будто вдруг получила от нее пощечину.

– Да как такое возможно? – воскликнула Сони, мотая головой. – Этого не может быть!

– Может. Это сделали люди из партии, все об этом знают.

– Но это же просто невозможно. Четыре-пять лет назад не было никаких отрядов. А случай с твоим братом, когда это было? Намного раньше. Мы тогда еще были совсем маленькими…

Теперь была очередь Милли молчать в замешательстве. Все, что она могла сделать, это упрямо повторять: «Это сделала партия. Все так говорят».

Они долгое время шли молча. В лучах заходящего солнца лес отливал золотом. Иногда их лица окутывали невидимые паутинки. Раньше Сони всегда смеялась над этим и шутя проклинала пауков, но теперь эта легкость в ней куда-то растворилась. Милли не могла понять, что теперь означало выражение лица Сони и о чем она думала, тем более что из-за кепки ее лицо наполовину оставалось в тени.

Чтобы нарушить повисшее молчание, Сони предложила:

– Давай я отведу тебя обратно к реке. Уже темнеет, тебе нужно домой.

– А ты вернешься… в лес? Как ты там будешь идти одна в темноте? Далеко находится то место, где вы остановились?

– Я останусь в нашей деревне. Мы должны запастись провиантом ночью, поэтому мне нужно быть с товарищами здесь.

Птицы в небе летели домой. Милли показалось, что она увидела пару летучих мышей.

– А в городе ты живешь в большом доме? – внезапно спросила Сони, – Там много комнат?

– Да, дом большой. Всего три комнаты – две для того, чтобы спать, одна, чтобы просто проводить время. И есть еще кухня.

– У вас отдельные комнаты для сна и для бодрствования?

Милли вдруг услышала, что в ее вопросе были не только нотки любопытства, но и какая-то тоска по тому, что ей никогда не довелось испытать, в отличие от ее подруги, и, возможно, легкая зависть. Милли почувствовала, что напряженность в их общении несколько спала.

– А машины? В городе много машин? Ты каталась хоть раз?

– Хэ, сотни, сотни машин повсюду, но я никогда не каталась ни на одной.

– А тебе много платят? Что ты делаешь с деньгами? – Милли хотела было раскраснеться от смущения, но Сони продолжила: – Они тебя эксплуатируют. Если ты трудишься на пунджипати[110] и они платят тебе за твой труд деньги, то, значит, они тебя эксплуатируют. Это одна из тех причин почему мы начали диргкалин лади – затяжное противостояние. Кранти[111] – единственный способ все изменить.

Она продолжала говорить, но ее последующая речь стала чрезмерно витиеватой. Мысли Сони путались. Она то и дело перескакивала с одной темы на другую, смешивала политический жаргон и привычную разговорную речь, а ее рассказ был излишне детализирован. От таких страстных речей на лице девушки вспыхнул румянец. Все эти новые слова, которыми лихо сыпала Сони – бурджава[112], пунджипати, – были совершенно незнакомы Милли. Ей стало невыносимо некомфортно говорить на эту тему. Эти длинные, непонятные слова звучали так странно, неестественно из уст Сони. Милли вспомнила, как десять лет назад пела гимны, которым их учили в церкви: «Божья любовь прекрасна», «Восхвали Его за то, что Он пришел нас спасти». Тогда она тоже не понимала ни единого слова и зубрила текст, вместо того чтобы понять и запомнить, а потом просто повторяла получившийся набор звуков в требуемые интервалы. Когда она пела, Сони всегда спрашивала у нее: «А о чем поется в этой песне?» или «Что значат эти слова?» Вместо того чтобы сознаться в том, что она сама ничего не понимает, Милли повторяла то, что говорил отец Джозеф на проповеди, и придумывала свои дополнения.

– Ты не чувствуешь, что распыляешь себя, живя то чуть-чуть здесь, то чуть-чуть там? – все не унималась Сони. – Ведь получается, что твоя жизнь сломана, раз состоит из нескольких кусочков.

Милли попыталась сменить тему:

– А ты не боишься? Всех этих кранти, взрывов, оружия, сторожевых постов, полиции, ищущей вас… Ты сама не боишься?

Маска революционера крепко сидела на ее лице.