Книга Спаситель и сын. Сезон 1 - Мари-Од Мюрай

— Как ты? — забеспокоился Лазарь.

— Нормально. Мы немного постоим здесь, ты не против?

— Нет.

Лазарь отстегнул ремень безопасности и уселся на сиденье, обняв колени. Так он обычно сидел в темном коридоре у приоткрытой двери. Из темноты послышался отцовский голос.

— Лазарь! Я не уверен, должен ли говорить тебе всё до конца…

Кто знает, может быть, нераскрытые тайны удерживают нас в плену, мешают жить, расти, любить? Спаситель задавал себе этот вопрос, думая о каждом из своих пациентов: Элле, Марго, Бландине, Сириле, Люсиль, Марион, Элоди, Габене. Надо ли им все знать?

— Говори, папа. Не бойся.

— Лазарь, ты тоже был в машине. На заднем сиденье, в детском кресле. Когда прибыли спасатели, они подумали, что ты умер. Но ты… спал.

Спаситель не счел нужным добавить, что Изабель добавила в бутылочку с молоком снотворного.

— Мне повезло, — с трудом выговорил Лазарь.

— Н-ну да.

Лазарь, воскресший из мертвых. Текли секунды, минуты, а они всё сидели, окутанные тьмой.

— Папа?

— Да. Я… задумался…

— Опять? — взмолился Лазарь.

У него не было сил, у отца тоже. Но такой миг, может быть, никогда больше не повторится.

— Я должен тебе рассказать, что произошло после твоего рождения.

Спаситель говорил, возможно, для самого себя. В родильном доме в Фор-де-Франсе врач срочно решил сделать Изабель кесарево сечение: у ребенка обнаружилась сердечная недостаточность. Будущего папу попросили покинуть родильный зал, анестезиолог усыпил Изабель. Когда она проснулась, акушерка принесла ей сына.

— А она… Она сказала акушерке, что та ошиблась, — заикаясь, произнес Спаситель. — Сказала, что это не ее ребенок, что врачи перепутали. Меня позвали, чтобы я поговорил с ней. Но она меня не узнала. Тогда пригласили дежурного психиатра. Никогда его не забуду. Он был из метрополии и говорил со мной, жалким местным психологом, свысока. «Вы что, — сказал он, — ничего не знаете о послеродовом психозе?» — как будто я был студентом-прогульщиком.

— А это что?

Спаситель опомнился, детский голос вернул его к действительности. Он рассказывал восьмилетнему ребенку, что его мать в приступе хорошо известного медикам помутнения рассудка отказалась от него. Спаситель казнил себя за каждое слово.

— Понимаешь, это… это… — бормотал он как в бреду, — такая болезнь, она началась у нее из-за родов… и от потрясения… что она произвела на свет…

Он искал слова, чтобы не погружаться в медицинскую терминологию.

— Она была белая и не поверила, что у нее может быть черный ребенок, — подвел итог Лазарь, вспомнив Осеанну, которая тоже в это не верила.

— Изабель не была расисткой, Лазарь, клянусь тебе. Она любила меня и любила тебя. Через три дня она пришла в себя, но ее мучил стыд за то, что с ней произошло.

— Она — как наш Баунти.

— Что-что?

— В ней тоже заговорил голос предков. Это не она сама была расисткой, а ее предки — сколько их накопилось с семнадцатого-то века! И во время этого приступа она произнесла то, что думала не она, а ее предки. Понимаешь?

Спаситель, онемев, слушал сына. Психиатр из метрополии написал в своем диагнозе, что у больной «в результате травмы всплыли вытесненные в подсознание эмоции».

— Когда я вырасту, — уверенно сказал Лазарь, — я буду психологом.

— Думаю, у тебя получится. Только никогда не забывай…

— Что?

— Даже если ты умник-разумник, а ты, конечно, умник, ты все равно не всемогущ.

Лазарь прислонился кудрявой головенкой к крепкому папиному плечу.

— Но меня же не зовут Спаситель.

* * *

— К кому мы сейчас едем? — спросил Лазарь утром в субботу, в их последний день на Мартинике.

— К моей сестре Эвелине. У нас была одна мама, но разные отцы. Там будет еще ее дочь Капюсин и внучка примерно твоего возраста.

— Одни девчонки! — недовольно буркнул Лазарь.

— Думаю, Эвелина пригласила еще и дядю Ти-Жо, но ему за восемьдесят, так что вряд ли ты погоняешь с ним мяч.

Эвелина вскрикнула от радости, услышав по телефону голос младшего брата, и тут же пригласила его на обед в субботу в полдень. Она жила в Сент-Анне в том же доме, где родилась, с теми же соседями, которые старились вместе с ней. После развода она взяла себе фамилию матери — Бельроз. Ей исполнилось четыре года, когда мама умерла, родив Спасителя. От больной бабушки ее забрал к себе дядя Ти-Жо, старший брат Никез. У Ти-Жо были жена и четверо детей, а еще любовница и от нее трое. Эвелина росла среди семейных скандалов взрослых и воплей ребятишек, которых воспитывали шлепками и пощечинами.

Спаситель в детстве с сестрой не общался. В четыре года его усыновили Сент-Ивы, и с тех пор встречаться с ней ему не разрешалось. Он видел ее только издали в церкви, на службе.

Вот все, что узнал от отца Лазарь, когда они ехали по кварталу Сезер, пока не остановились перед небольшим домиком с садом. Пахло дымком, пряностями, жареным мясом. Из-за живой изгороди доносились крики ребятишек и женский смех. Семейный обед, обещанный Эвелиной, похоже, превратился в прием в саду. Спаситель заподозрил, что сестра пригласила всю родню, друзей и соседей полюбоваться «доктором Сент-Ивом».

— Идем или нет? — Лазарь потянул отца за руку, словно желая его удержать — сам он явно предпочел бы второй вариант.

Спаситель вздохнул:

— Это родня, сынок. Ничего, переживем.

Войдя в гостиную, Спаситель порадовался, что вместо бермудов и цветастой рубашки облачился в льняной пиджак и светлые брюки: все, кроме малыша в карнавальном костюме Красного дьявола[28], были одеты празднично.

— Ток-ток-ток, — сообщил на антильский лад Сент-Ив о своем прибытии.

В гостиной и в саду было не меньше двадцати человек взрослых, а детей и не сосчитать! Лазарь снова потянул отца за руку, заставив наклониться к себе поближе.

— Папа, они же говорят на другом языке…

— Ерунда, ты все поймешь, — успокоил его отец.

Хотя сам не слишком был в этом уверен.

Кое-кто из гостей равнодушно взглянул на вновь прибывших. Их никто здесь не знал, и они никого не знали. «Моя родня, — подумал Сент-Ив, — а я им чужой». С высоты своих метра девяноста он искал среди собравшихся сестру и увидел ее в саду возле барбекю. Она стояла с большой вилкой и переворачивала колбаски.

— Идем поздороваемся с тетей, — сказал Спаситель сыну.

Заметив гостей, Эвелина на радостях уронила вилку.