Книга Король без трона. Кадеты империатрицы - Морис Монтегю

— Вы только агент полиции, — заметил Прюнже, — сначала вы изображали судью, а теперь хотите играть роль палача… Это, право, слишком много!.. Мы глубоко обязаны вам!

— Принимаю вашу признательность, граф Прюнже д’Отрем, — мило улыбнулась Луиза, а затем она обратилась к графу де Тэ: — Ваша очередь, господин де Тэ. Вы лучший друг Гранлиса и брат того ужасного шуана, ярого врага императора, которому служите. Родные братья понимают один другого, хотя они и в разных лагерях!..

— Иногда этого и не случается, — тихо сказал бретонский граф. — Ну, на этот раз, ради вашего удовольствия, пусть будет так! Значит, я также изменник?

Он говорил спокойно, неторопливо, с ясным, правдивым взором. Луиза была поражена его кроткой красотой и даже пожалела, что он запутан в это дело. Но затем, отогнав эти мысли, она повернулась к Диане:

— Вы…

— Нельзя ли поскорее? Мне некогда, а вы говорите так, что уснуть можно. Лучше уж я сама буду говорить про себя. Я выслана из Франции, и все-таки я здесь. Я подруга Бруслара, дрались в моем замке. Господин Гранлис попал туда случайно и был принят очень дурно. В этом клянусь Богом! Я роялистка, бунтовщица, инсургентка, шуанка! Такова я была всегда, такова теперь и буду такой впредь! С этим ничего не поделаешь — это в крови. Вы можете арестовать меня, посадить в тюрьму, расстрелять, но запугать меня — никогда! Это такое мещанство — бояться!

— Браво, Диана! — воскликнула Изабелла.

Диана сделала ей дружеский жест рукой: общая опасность сблизила соперниц, забывших в эту минуту свою вражду.

— Я тоже буду говорить сама, — выступила вперед Изабелла. — К господину Гранлису я питаю безграничную преданность, пламенное уважение — это я заявляю громогласно. Я сопровождала Бруслара в его бегстве; может быть, мое присутствие было ему полезно — тем лучше! У меня шесть степеней дворянства со стороны матери и семь — со стороны отца; мои предки своим оружием служили десяти последним королям, не изменил ни один. В моем семействе гильотина произвела опустошения: мой род принадлежит истории обезглавленных. Я Изабелла д’Иммармон, из рода герцогов Юржель д’Иммармон, которые пользовались правом быть с покрытой головой в присутствии королей Франции.

— Браво, Изабелла! — в свою очередь горячо крикнула Диана.

Луиза Кастеле пожала плечами.

— Вероятно, в день суда у вас поубавится гордости! — сказала она, скрестив руки. — Довольно, однако! Господа, я уже считаю себя отмщенной. Поймите меня хорошенько! Вы погибли — я предаю вас. После этого я буду искать и найду Бруслара… Но есть еще одно, неизвестное пока лицо. Правда, об этой личности я не знаю ничего, даже ее имени. Сударыня, — обратилась она к закутанной женской фигуре в глубине комнаты, прислонившейся к стене. — Ваше присутствие здесь уже говорит против вас. Кто вы?

Рука, сверкая бриллиантами, нетерпеливо сорвала с головы черные кружева; показались золотисто-рыжеватые волосы и прекрасное, юное лицо, сияющее красотой, гордостью, сознанием своего могущества. Послышался громкий, смелый голос:

— Полина Бонапарт! Герцогиня Гуасталла, принцесса Боргезе! Довольно этого с вас?

Мертвое, полное удивления молчание последовало за этими словами. Затем Гранлис бросился было к Полине, но она отстранила его и, подойдя к пораженной Луизе, промолвила:

— Ты узнаешь меня, Луиза? Что за игру ты затеяла? Так-то ты отблагодарила императора? Я лично знаю — слышишь? — знаю присутствующих лиц. Я за них отвечаю. Они свободны, я так хочу! — Потом она обернулась к Фроамантелю, Жиролю и другим полицейским: — А вы убирайтесь отсюда! Вон, и как можно скорее: вы ничего не видели, ничего не слыхали. Смотрите, будьте осторожны; берегитесь моего гнева — он справедлив и жесток. Ступайте!

Все полицейские моментально скрылись. Тогда Полина вновь заговорила:

— Луиза, ты не создана для такой роли, тебе придется отказаться от нее. Все это очень печально… — Затем она повернулась к группе обвиняемых заговорщиков и повторила с надменным, высокомерным взглядом: — Я — Полина Боргезе!

Все низко поклонились: им было приятно, что их спасла она. Обе женщины побледнели и не сводили с Полины глаз. Она улыбнулась им, так как умела понимать и ценить красоту. Тогда обе, Диана и Изабелла, против своей воли, к своей величайшей досаде впоследствии, ответили ей также улыбкой и низким придворным реверансом, как бывало когда-то принято в Версале. Она очаровывала и пленяла невольно, от нее, как и от ее брата, точно исходила какая-то могучая, всепокоряющая сила.

Через мгновение Полина величественно и торжественно пошла к выходу. У дверей она остановилась и, полуобернувшись, громко скомандовала:

— Офицеры — к своим частям! Война объявлена.

Она вышла, оставив всех в полном остолбенении.

* * *

Некоторое время спустя Савари узнал об исходе этого дела: открытие Прусской кампании принудило его занять свое место адъютанта императора. Его пост наследовал Фуше, соединив в своих руках управление тайной полицией и жандармской частью вместе с общей полицией.

Тогда ему попалось на глаза «дело улицы Монблан». Сначала его изумление, а потом его гнев были беспредельны.

Кантекор получил очень нелестные отзывы за то, что дал себя провести и осмеять таким образом. Ему посоветовали, вернее, просто приказали снова поступить в военную службу и сопутствовать принцу в армии. Кантекор принял предложение поневоле, без особенного восторга. Но он решил до своего отправления свести некоторые счеты.

В одно прекрасное утро Жироль был найден мертвым, с ножом между лопатками, а три дня спустя труп Фроамантеля всплыл на поверхность реки под Новым мостом: обоим сыщикам больше не представилось возможности вмешиваться в чужие дела.

Несколько утешенный Кантекор записался сержантом в полк Тур д’Оверна. Однако с этих пор он стал меньше любить «своего» принца и изменил свое мнение о некоторых вещах.

Действительно, война была объявлена. Уже с месяц, как Наполеон поставил прусскому королю категорический вопрос: «Со мной вы или против меня?»

После целого месяца уклончивых переговоров берлинский кабинет сбросил наконец маску и одновременно с Россией объявил Франции войну. Принц Людовик, племянник короля, ненавидящий Францию и французов, королеву, знать, армию, весь народ, был заодно с ним.

Обыкновенно спокойная, апатичная германская нация вдруг точно сошла с ума, охваченная общим порывом ненависти. Население оскорбляло французов на улицах, весь Берлин кричал, угрожал, размахивал кулаками. Наконец дело дошло до того, что жандармы осмелились обнажить свои сабли на пороге французского посольства.

При этом известии Наполеон покраснел от гнева; он схватился за эфес своей шпаги и крикнул, задыхаясь:

— Наглецы! Хвастуны! Безумцы! Наше оружие всегда наготове! Мы покажем вам! Война!

Глухой шум собирающихся полков, топот лошадиных подков, потрясающий землю, звук сигнальных рожков, труб, грохот барабанов…