Книга Дело № 113 - Эмиль Габорио

— Пора! — сказал Луи.

Рауль побагровел, зубы его застучали. Он хотел встать и не мог. Ноги отказались ему служить.

— Ах, я не могу! — воскликнул он с болью и отчаянием.

Огонь сверкнул в глазах у Кламерана. Неужели всем его комбинациям суждено пропадать даром? Но он овладел собой, сообразив, что малейшая вспышка может погубить все дело. И он быстро позвонил. Пришел слуга.

— Бутылку портвейна, — обратился к нему Кламеран, — и бутылку рому!

Слуга подал, Луи налил в большой стакан того и другого, смешал и поднес Раулю.

— Пей! — сказал он.

Одним глотком Рауль осушил стакан. Затем он встал и, стукнув кулаком по столу, воскликнул:

— Идем!

Но, не сделав и двадцати шагов по бульвару, он почувствовал, что энергия, вызванная в нем алкоголем, оставляет его.

И он взялся за руку Кламерана.

— Помни хорошо о том, что мы придумали, — сказал ему Кламеран. — Главное — уметь войти. От того, с каким видом ты войдешь, зависит все! Пистолет с тобой?

— Да, да, оставь меня…

Очутившись у дверей дома Фовелей, Рауль почувствовал новый упадок сил.

— Бедная женщина! — воскликнул он. — Несчастный тот человек, которому я только вчера еще пожимал руку, а сегодня уже подтолкну на гибель!.. Ах, как это подло, как подло!

— Да ну же! — оборвал его Кламеран со злобой. — Я, кажется, в тебе ошибся!

Но в это время низменные инстинкты взяли над Раулем верх, он подбежал к двери и позвонил. Ему отворили.

— Тетя дома? — спросил он у лакея.

— Барыня одна, в своем будуаре, — отвечал слуга.

Рауль стал подниматься наверх.

Глава XX

Кламеран сказал Раулю:

— Главное — это уметь войти. Сам твой вид должен оказать такое действие, чтобы не нужно было больше никаких объяснений.

Но это предупреждение оказалось излишним.

Войдя в будуар, Рауль был так бледен и так расстроен, его глаза выражали такое замешательство, что, увидев его, госпожа Фовель не могла удержаться, чтобы не вскрикнуть:

— Рауль!.. Какое еще несчастье?

Звук этого голоса, полный нежности, произвел на молодого бандита впечатление электрического удара. Дрожь пронзила его с ног до головы. Но он не оробел. Луи не ошибся: Рауль вошел в свою роль, он был на сцене, самоуверенность вернулась к нему, его плутовская натура одержала верх.

— Меня, мама, постигло несчастье… — отвечал он. — Но это уж последнее!..

Госпожа Фовель никогда еще не видала его таким. Взволнованная, вся затрепетав, она поднялась с места, подошла к нему и, посмотрев ему прямо в глаза, старалась прочитать в них всю его душу.

— В чем дело? — настаивала она. — Рауль, мой сын, отвечай же!

Он ласково отстранил ее от себя.

— В том, — отвечал он задыхающимся голосом, — в том, что я не достоин тебя, не достоин своего честного, благородного отца!

Она замахала головой, точно для того, чтобы не дать ему это говорить.

— О, я знаю себя! — продолжал он. — Я сам себе судья!

— Говори же! — воскликнула она. — Объяснись! Разве я тебе не мать? Говори всю правду, я все должна знать!

Он помедлил немного, точно боясь того ужасного удара, который должен был нанести своей матери, а потом упавшим голосом чуть слышно произнес:

— Я погиб!

— Погиб?

— Да, больше уже мне не на что надеяться, нечего ожидать! Я обесчещен, и я сам же в этом и виноват! Сам!

— Рауль… Что ты говоришь?…

— Но ты не бойся, мама, я не втопчу в грязь имя, которое ты мне дала. У меня хватит смелости пережить свой позор. Перестань, мама… не оплакивай меня… Я из тех людей, на которых ожесточилась сама судьба и для которых нет другого выхода, кроме смерти. Я сын рока. Разве ты не осуждена вечно проклинать мое рождение? Воспоминание обо мне заставляло тебя в долгие бессонные ночи испытывать угрызения совести. Наконец я нахожу тебя и за твою же привязанность ко мне вношу в твою жизнь погибель.

— Неблагодарный!.. Упрекнула ли я тебя хоть раз?

— Ни разу в жизни. Твое дорогое имя будут благословлять эти губы, когда твой Рауль умрет.

— Умрешь? Ты?

— Это необходимо, мама, этого требует честь. Я присужден к этому судьями, выше которых нет на свете, это моя совесть и воля.

— Но что же ты такое сделал?

— Мне были поручены чужие деньги, и я их проиграл.

— Большую сумму?

— Ни ты, ни я не сможем ее уплатить. Бедная мама! Я разве не все у тебя забрал? Разве ты не все драгоценности до малейшей безделушки отдала мне?

— Но ведь Кламеран богат, он сам предлагал мне свое состояние. Я прикажу сейчас заложить лошадей и поеду к нему сама.

— Кламеран уехал на восемь дней, и именно сегодня вечером я должен или уплатить, или умереть. Прежде чем решиться, я уже все обдумал. Лишиться жизни-и это в двадцать лет!

Он вытащил из кармана пистолет и насильно улыбнулся.

— Вот кто устроит все! — сказал он.

Госпожа Фовель была слишком взволнована, чтобы узреть в его угрозах хитрость. Позабыв о прошлом, не заботясь о будущем, вся поглощенная настоящим, она видела только то, что ее сын должен умереть, застрелиться и что она ничем не могла удержать его от этого самоубийства.

— Я умоляю тебя подождать, — сказала она. — Андре вернется, я попрошу у него денег. Сколько тебе было поручено?

— Триста тысяч франков.

— Завтра я их тебе достану.

— Мне они нужны сегодня же вечером!

Она почувствовала, что сходит с ума, и в отчаянии всплеснула руками.

— Сегодня же вечером, — повторяла она. — Отчего же ты не пришел ко мне раньше? Значит, ты потерял ко мне доверие?… Вечером ведь в кассе никого нет!..

— В кассе! — воскликнул он. — А ты знаешь, где лежит от нее ключ?

— Да, вот там!

— Отлично!..

Он посмотрел на нее с такой дьявольской дерзостью, что она опустила глаза.

— Давай мне его сейчас же!

— Несчастный!..

— От этого зависит моя жизнь.

— Нет, — залепетала она, — нет, это невозможно!

Он настаивал, а потом вдруг собрался уходить.

— В таком случае, мама, поцелуй меня в последний раз.

Она его остановила.

— Зачем же тебе ключ, Рауль? — спросила она. — Разве тебе известно слово?

— Нет, но я попытаюсь.