Книга Мимси Покет и дети без имени - Жан-Филипп Арру-Виньо

Мимси не стала рассказывать, почему частенько здесь ошивалась. В дворцовых мусорных баках попадались настоящие сокровища: рождественские мандарины, целые противни булочек, совсем чуть-чуть подгоревших, маленькие душистые обмылки, завёрнутые в тонкую папиросную бумагу…

У ворот стоял солдат. Он так резко щёлкнул каблуками, что шлем с глухим стуком ударился о потолок вахтенной будки.

– Проход запрещён!

Мимси заломила руки.

– Прошу вас, офицер! Моя смена начинается, я ужасно опаздываю!

Солдату на вид было около семнадцати лет. Слишком большой шлем то и дело сползал ему на нос.

– Проход запрещён, я же сказал! Распоряжение канцелярии.

– Тогда позовите лейтенанта Траста. Он меня знает.

– Невозможно. Лейтенанта сняли с поста на время судебного процесса. Что вы делаете во дворце, сударыня?

– Я горничная.

Солдат нахмурился.

– Горничная? Что-то я вас никогда не видел.

– А я вас видела, – сказала Мимси и опустила ресницы.

Часовой покраснел до корней волос. Он кивнул на Магнуса.

– А это кто? Ваш жених?

– Мой брат. Он помогает на кухне. Прошу вас, офицер, ради меня: мы как-то закопались с утра, а теперь нас убьют за опоздание. Вы же не хотите, чтобы я лишилась работы?

– Я не могу вас впустить. Мне за это влетит от начальства.

– Ну пожалуйста, будьте так добры! – умоляла Мимси. – Никто не узнает…

Юный солдат замялся.

– Ладно, – сдался он наконец и приоткрыл перед ними решётку. – Только быстро. Я вас не видел, ясно?

Они пулей прошмыгнули во дворец через чёрный ход.

– Ты врёшь, как зубной врач! – воскликнул Магнус, едва за ними закрылась дверь.

– Ну и что? Мы же вошли!

– Могла бы придумать мне занятие и поважнее, чем помощник на кухне!

Мимси пожала плечами.

– Ты бы предпочёл, чтобы я представила тебя как своего жениха?

Магнус решил промолчать.

Длинный коридор вёл внутрь дворца.

На стенах, выкрашенных в бледно-жёлтый цвет, висели покосившиеся гравюры. Казалось, будто находишься в закулисье старого театра.

Приходилось переступать через бельевые корзины, пробираться сквозь шаткие нагромождения стульев и тележек, заставленных посудой. Они прошли прачечную и миновали створчатую дверь, ведущую на кухню.

Коридор всё не кончался. Не раз приходилось вжиматься в стену, чтобы пропустить горничную или суетливого дворецкого.

– Ты хоть примерно представляешь, куда идти?

– Нет. Но куда-нибудь мы точно придём.

«Всё лучше и лучше, – подумал Магнус. – Если нас поймают, нам конец».

Но ведь он однажды выпал из поезда и не погиб! Вряд ли здесь может случиться что-то более опасное.

Наконец коридор привёл к развилке.

– Направо? – предложил Магнус.

– Налево, – не задумываясь решила Мимси.

* * *

Интуиция её не обманула.

Пройдя ещё несколько километров по коридору, они попали, запыхавшись от долгой ходьбы, в то самое крыло дворца, где находился зал суда.

Оставалось лишь влиться в общее течение, которое вынесло их на крытую галерею, нависавшую над зрительным залом.

Как раз вовремя: только-только начали зачитывать обвинительный акт.

На первых рядах Магнус заметил знакомых: члены правительства, банкиры и бизнесмены, которых терпеть не мог его отец, высокие чиновники, а также несколько женщин, явившихся сюда как на спектакль: они тихо перешёптывались и вертели в руках изящные перламутровые бинокли.

А посмотреть и впрямь было на что. Судьи в мантиях из пунцового бархата окружали великого герцога, одетого в парадный мундир. Магнус, хоть и сидел далеко, обратил внимание на его бледность и растерянный вид. В какой-то момент он чуть не помахал государю, но вовремя спохватился: суровые стражники, расставленные у каждого выхода, вряд ли поняли бы его правильно.

Где же Свен и полковник Блиц? Вытянув шею, Магнус смог наконец разглядеть скамью подсудимых.

Их освободили от наручников. Бывший советник, глядя в потолок, с отсутствующей улыбкой снимал и надевал на ручку колпачок. Полковник, сидевший рядом, просматривал бумаги, пожёвывая концы усов, будто судили не его, а кого-то другого.

Пункты обвинения тем временем звучали поистине чудовищно. Попытка покушения на великого герцога, заговор, государственная измена… В городе поговаривали, будто расстрельная команда уже сформирована. Что исход дела заранее предопределён и осуждённых сразу после суда повезут на казнь.

Зрителей на галерее было так много, что Магнуса немедленно придавило к балюстраде, и он изо всех сил держал Мимси за руку, чтобы толпа не оторвала их друг от друга.

Внезапно публика дружно вздрогнула.

По приглашению суда поднялся какой-то человек. Все разговоры резко прекратились, и в зале отчётливо послышался хруст его суставов.

Магнус крепче сжал руку Мимси.

– Если его величеству будет угодно выслушать обвинение, – пропел секретарь суда. – Слово предоставляется брату Грегориусу.

Последний не спеша закрыл миниатюрный молитвенник, который до этого читал.

Он был одет в ту же коричневую рясу, что в Смолдно, и те же скверные сандалии, в которых его голые ноги напоминали куриные лапы. Борода, ставшая ещё длиннее, ниспадала на грудь, где висел скромный деревянный крест.

Когда он повернулся к залу своим лицом, похожим на маску из оплавившегося каучука, женщины в ужасе отшатнулись, а важные государственные деятели инстинктивно ссутулились и вжали головы в плечи.

Брат Грегориус обвёл глазами зал и наконец остановился на обвиняемых. Только Мартенсон выдержал его взгляд, хотя при этом сделался белее мела.

– Ваше величество, многоуважаемый суд…

Брат Грегориус говорил удивительно тихим голосом. Приходилось изо всех сил напрягать слух.

– То, что произошло в монастыре Смолдно, безусловно, станет одной из самых скорбных страниц в истории нашей страны. Все факты доказаны, как доказана и попытка покушения со стороны обвиняемого Блица в отношении вашего величества. Военный, человек чести, которому вы доверили свою жизнь в момент исполнения важной миссии, касающейся будущего страны…

Никлас сидел, переплетя пальцы рук перед собой, и, казалось, находился где-то не здесь. Магнус знал государя уже достаточно хорошо, чтобы представить, какая буря эмоций сейчас кипит у него внутри.

– Это преступление низко, – продолжал брат Грегориус после долгой паузы. – И миссия моя тяжела. Бог свидетель: я принял условия монашеской жизни исключительно из любви к людям и из склонности к прощению. Даже Христос простил тех, кто распял Его на кресте…